– Какая мерзость.
– Другую местную жительницу постигла та же судьба. Элизабет Шатель из Вильбоск-сюр-Риль.
– Ее я тоже хорошо знал, Вильбоск входит в число моих приходов. Но Элизабет похоронена в Монруже – из-за раскола в семье.
– Именно там ее могилу и осквернили.
Кюре внезапно отодвинул от себя компьютер, потер левый глаз, чтобы прекратить дрожание века. Адамберг подумал, что утрата призвания утратой призвания, но этот человек, судя по его причудливому поведению, вероятно, все-таки страдал депрессией. Данглар переворачивал страницы пинцетом, поглощенный изучением сокровища, и не мог помочь ему сфокусировать внимание хозяина.
– Насколько мне известно, – начал кюре, вытянув большой и указательный пальцы, – существуют две причины осквернения могил, одна другой ужаснее. Это либо животная ненависть – и тогда тела раздирают в клочки…
– Нет, – сказал Адамберг, – до тела не дотрагивались.
Кюре загнул большой палец, отказавшись от первой гипотезы.
– Либо животная любовь, и от первой до второй, увы, один шаг. Любовь, отягченная патологической фиксацией сексуального характера.
– Паскалина и Элизабет являлись объектом чьей-то любовной страсти?
Кюре загнул указательный палец, отказавшись и от этой гипотезы.
– Они обе были убежденными девственницами, поверьте мне. Воистину неприступная добродетель, сто раз подумаешь, прежде чем ее проповедовать.
Данглар навострил уши, спрашивая себя, как следует толковать это «поверьте мне». Он переглянулся с Адамбергом, который знаком приказал ему помалкивать. Кюре снова придавил пальцем веко.
– Некоторые мужчины особенно падки на неприступных девственниц, – заметил Адамберг.
– Ну, тут несомненно есть свой азарт, – подтвердил кюре, – в надежде на добычу, которая кажется более ценной, чем прочие. Но ни Элизабет, ни Паскалина не жаловались на чьи-либо домогательства.
– О чем же они так часто с вами разговаривали? – спросил комиссар.
– Тайна исповеди, – кюре поднял руку. – Уж извините.
– То есть им было что сказать, – вмешался Вейренк.
– Всем есть что сказать. Из чего вовсе не следует, что об этом все должны знать и тем более осквернять могилу. Вы ночевали у Эрманс? Послушали ее? Ее жизнь пуста, на наш взгляд, но она может об этом рассказывать целые дни напролет.
– Мы с вами знаем, святой отец, – мягко сказал Адамберг, – что тайна исповеди в некоторых ситуациях неприемлема и противозаконна.
– Только в случае убийства, – возразил кюре.
– Это наш случай, судя по всему.
Кюре снова задымил трубкой. Слышно было, как Данглар переворачивает плотную страницу и бьется о стекло муха. Едва придя в себя, она снова пустилась в зудящий полет. Данглар понимал, что комиссар утрирует, чтобы сломить сопротивление священника. Адамберг, как никто другой, умел проникать в самое сердце оборонительных укреплений собеседника и разрушать их со всей коварной мощью ручейка. Из него бы вышел отличный кюре, акушер или чистильщик душ. Вейренк поднялся и обошел стол, чтобы взглянуть на книгу, завладевшую вниманием Данглара. Майор сделал над собой усилие, словно собака, вынужденная поделиться костью, но все-таки пустил его посмотреть.
«О святых мощах и всевозможных способах, коими они могут быть употребляемы как для здоровья телесного, так и для чистоты духа своего, а также о полезных снадобьях, из них получаемых для продления жизни, издание исправленное, без прежних ошибок».
– Что тут такого особенного? – спросил тихо Вейренк.
– «De reliquis» – знаменитый текст, – прошептал Данглар, – он датируется серединой XIV века. Проклятие Церкви только прославило его. Многих женщин сожгли на костре всего лишь за то, что они заглянули в книгу. А это к тому же издание 1663 года, очень ценное.
– Почему?
– Потому что в нем восстановлен оригинальный текст, где приводится рецепт дьявольского зелья, запрещенного Церковью. Почитайте-ка лучше.
Данглар наблюдал, как Вейренк буксует на открытой странице. Текст, хоть и был написан по-французски, яснее от этого не становился.
– Это сложно, – довольно заметил Данглар, чуть улыбнувшись.
– То есть сам я не пойму, а вы мне ничего не объясните.
Данглар пожал плечами:
– Вам придется многое объяснить до того.
– Я весь внимание.
– Лучше бы вам уехать, Вейренк, – прошептал Данглар. – Адамберга ловить – все равно что искать ветра в поле. Если вы хотите ему насолить, то будете иметь дело со мной.
– Не сомневаюсь, майор. Но я ничего такого не хочу.
– Дети есть дети. А вы уже выросли и не должны заниматься старыми разборками, равно как и он. Оставайтесь и работайте либо уезжайте.
Вейренк на мгновение прикрыл глаза и сел на свое место на скамейке. Разговор с кюре продолжался, но Адамберг явно был разочарован.
– И больше ничего? – настаивал комиссар.
– Нет, за исключением навязчивого страха гомосексуальности у Паскалины.
– Они случайно не спали друг с дружкой?
– Они ни с кем не спали, ни с мужчинами, ни с женщинами.
– Они вам об оленях никогда не говорили?
– Нет, никогда. С чего вдруг?
– Просто Освальд любит все в одну кучу свалить.
– Освальд – и это вовсе не тайна исповеди – еще тот тип. Он не такой псих, как сестра, но тоже звезд с неба не хватает, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– А Эрманс к вам ходила?
Муха то ли по глупости, то ли из желания подразнить снова подлетала к теплому корпусу компьютера, отвлекая на себя внимание кюре.
– Она приходила давно, когда в деревне болтали, что она приносит несчастье. А потом потеряла рассудок и так и не нашла его.
Как и он – призвание, подумал Адамберг, спрашивая себя, смог бы он в одно прекрасное утро, увидев ветки, укутанные снегом, и женщину на велосипеде, раз и навсегда уйти из Конторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100