- Хватит, ну? - прокричал Леша, довольный произведенным впечатлением.
С головокружением, все еще переполненный ощущением потери веса, плохо чувствуя ноги и руки, Елисей вылез на помост. Подплыла кабинка с Таней, он подал ей руку, она оступилась и, падая, вскрикнула не испуганно, а по-птичьи беззаботно и счастливо, как бы ожидая продолжения полета. Елисей подхватил ее, окунулся в теплое и нежное тело, которое было таким же легким и ласковым, как летнее облако. Сзади весело засмеялся Леша, а Таня прикоснулась к его щеке губами. В ее лице не было той спокойной и скучной заданности, когда все известно наперед.
Сухая глинистая тропинка вертляво сбегала вниз к реке. Мелкие камешки выпрыгивали из-под ног и резво катились, застревая в траве по обочине, в прорезанных дождевыми ручьями морщинах. По пути Таня смеялась, вспоминая свой недавний страх, а, когда они спустились к речному лугу, уже с досадой заметила:
- Ну ты, Жуков, негодяй. За тобой глаз да глаз. В два счета охмуришь невинную девушку.
Она мельком взглянула на Елисея, словно нечто из ее слов предназначалось и для него, коротким движением высвободила пальцы из его руки.
- Вон туда пойдем, - уверенно указала она в сторону берега, где земля была укрыта мягким пухом розово-белой кашки с резной пеной нежных листьев. Таня решительно пошла вперед, и Елисей подумал, что внезапное опьянение воздухом и голубым небом безвозвратно исчезло. А Лешина затея, как и предполагалось, безнадежно провалилась...
Леши давно нет, тело его превратилось в горстку пепла. Его старшая дочь соединена с подонком Есиповым. И не надо никакого чуда, чтобы увидеть, как Есипов, брезгливо шевеля жирными алыми червями губ, говорит Леше разные подлости о его рукописи... Пространство сжимается, стены теснят и давят, и сердце обрывается и падает в узкое страшное пространство, где царит мрак, смерть. А меркнущее пятнышко света загораживает разбухшее уродливое лицо Есипова, которое пожирает, заглатывает остатки воздуха, тепла. Где же спасительное лицо широколицей, как солнце, монголки, ее проглядывающие сквозь морщины век вечные глаза? Нет... Только падение в колодец боли и душного беспамятства, откуда нет возврата.
Из далекой небесной выси, где постоянно текут безбрежные голубые реки, он упал на землю, как черный стриж, только что трепетавший острыми серпиками крыльев, серая пыль поглотила его, вытравив яркий блеск, разбавив угольную черноту мертвой серостью.
***
Дома Елисея ждал большой сюрприз. На кухне за столом, уставленном тарелками с разной снедью, сидел шурин Андрей. Не к добру Елисей видел его из троллейбуса митингующим у метро. Только его не хватало для разнообразия. Омут глубокой ночной тяжести, давящая усталость, а тут еще нервная скороговорка Андрея, его, словно отброшенная ветром назад, желто-серая волна волос, навыкате воспаленные горячечные глаза. И ко всему - терзаемая тысячью подозрений жена. Сначала она прильнула к Елисею у дверей, со страхом впитывая все чужие, ненавистные ей запахи, которыми пропитался он где-то там, где изволил быть без нее. По ее лицу пробегала рябь страха, злости на все, что могло отнять его. Но - слава темной холодной ночной сырости - она глубоко пропитала его осенней скукой и тленом листьев, уничтожила страшные для жены оттенки чужой жизни, злых рук, волос. При Андрее она не решилась пытать его расспросами, но не утоленные подозрения терзали ее, пока она двигалась от плиты к столу, присаживаясь, пила жидкий чай, переспрашивала Андрея.
Оказывается, он пришел к ней за консультацией по бухгалтерской части. Ему в голову вклинилась идея открыть кооператив по лекционной части. Андрей давно уже подрабатывал, читая по заштатным клубам лекции об инопланетном разуме, о таинственных посещениях Земли пришельцами, часто донимал Елисея разговорами на эту тему. Теперь хотел организовать свою контору, чтобы не делиться гонорарами с разными жуликами-директорами. Лариса, которая работала в бухгалтерии городского профсоюза что-то неуверенно советовала ему, а Елисей думал о том, что такой разговор при ее сроке беременности может кончиться плохо. Она панически боялась каких-либо изменений, даже приход почтальона мог довести ее до обморока. Но этот брехун Андрей и в голову не брал, что беременной женщине нельзя волноваться, нельзя сидеть до глубокой ночи. Иногда, упираясь глазами в ее тяжелый, выпирающий живот, он спохватывался и начинал давать советы, что-то вроде того, что надо слушать тихую спокойную музыку, смотреть красивые картины, больше гулять в лесу.
- Не бегать на баррикады, не проклинать гэкачепистов, - с иронией подсказал Елисей и уж совсем прозрачно намекнул: - И не считать себя героем, если поплевал ночью у Белого дома и бегал в кусты к Павлику Морозову, как в сортир. А главное не ждать, что пионерские костры у танков закончатся приходом завтра царствия божьего.
- Ха-ха, - залился жарким смехом Андрей, запрокидывая голову, брызгая слюной. - Уел, сам-то дома сидел, за женину юбку держался.
Елисей тоже засмеялся, представив то светопреставление, которое началось бы, сделай он хоть шаг в сторону двери в те бессонные ночи. Истерика жены, неслышные вопли живого существа в ее грузной плоти.
- Я уверен, сейчас мы наберем обороты, конец рабству, - взорвался Андрей.
- И рабы станут вольными? - спросил Елисей с сомнением и добавил с иронией: - Конечно, но судя по твоим советам беременной женщине, бессонная ночь благотворно скажется на приплоде. Уверен, что никакое гэкачэпэ не повлияет на процесс родов и победа демократии тоже. Тебе не кажется, что и страна - такая же беременная баба, которая разродится как обычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74