Однажды мамочка решила: развод. Развелись - ну и что? Опять как всегда... Мне только жалко и его, и ее. А им, наверное, на роду написано: мучаться. Откуда ума-то столько взять, чтобы и тебе было хорошо и близких не грызть? Так бывает? - она вопросительно взглянула на Елисея. - Вряд ли... Это вы, наверное, знаете, что стихи он писал, рассказики всякие? Мне показывал, когда постарше стала. Воспаленное что-то, Вот, помню: "Горит душа, развеять тьму желая..." Это же надо: горит душа! Неужели эту тьму развеять можно? Или Валерика, хоть на каплю, чтоб на человека стал поход. Да никогда! Вы знаете, как папа умер?
- Инфаркт, мне сказали.
-Это как посмотреть. Он все боялся по редакциям со своей писаниной ходить. А мамочка, черт ее под руку толкнул, примерно с год назад говорит ему: что сидишь, возьми да отнеси куда-нибудь. Да присоветовала Есипову отнести, сказала: вот, есть знакомый издатель. Отнес. Валерик наплел ему всякого. Наверное, посмеивались между собой. Пошутить решили. Месяца три над ним издевались. Мамочка мне рассказывала . Если б знала, чем обернется, язык бы себе откусила. Вот редактор прочитал, - передразнивая, заговорила она, - очень доволен, вот, другой читает, оторваться не может... Издевались. Потом Валерик его пригласил. Рецензию сочинили. Перед этим мамочка мне зачитала... - Настя задохнулась. - Такая гадость, подлость, мерзость... Автор не ведает, что такое литературное мастерство... смесь графомании с психозом. Есть же слова на свете такие гадкие. Вроде буковки, круглые, завитушечки, а сложить из них могут - не отплюешься. И не отмоешься. Потом они эту рецензию спалили от страха. Не воротишь ничего. Он прямо у Валерика в кабинете и упал. Инфаркт. С полчаса от боли слезы лились, ни слова сказать не мог. "Скорая" приехала он и умер... Двое детишек сироток. Вдова на девчонку похожа, как под танк попала. Видела их в крематории. На поминках напилась я. Первый раз. До беспамятства.
Она остановилась, постояла, склонив голову.
- Пойду назад, - Настя повернулась, но сделав два шага, обернулась. Он о вас хорошо говорил, говорил, нет больше таких друзей. Разве так бывает?
- Вот, случилось, - ответил Елисей. - Лет восемь назад разговорились на выставке. Он, я заметил, легко знакомился.
- Нет, вас он особо выделил.
Елисей провел пальцами по ее голове, сминая легкий шелк волос, потом сказал задумчиво:
-В августе сон видел. Сначала девушка, потом жена и мама. Она умерла давно. Странно, но я их всех люблю... Твоим дружкам, Есипову это доставило бы удовольствие.
- Они все кретины, - зло сказала Настя.
- Давно уже не преклоняюсь близости с женщиной: женой, любой другой... Смешно. Как в мелкую речушку в жару зайти.. Вода блестит, ноги холодит, а от жары не спасает, только муть со дна, глина... Мне кажется, я сразу в тебе почувствовал Жукова. До сих пор осталось: кудри его, глаза шальные, добрые. Остался мальчишкой, неизлечимо наивен. Хорошо, что тебя увидел. Тебя я тоже люблю. Это не пройдет, Ты поймешь и согласишься.
Она быстро потянулась к нему, поцеловала в щеку и торопливо пошла, но тут же обернулась и крикнула:
- Прощайте!
Через минуту ее уже нельзя было различить в сплетении теней, слабых отсветов далеких фонарей. Сзади, по скрытому деревьями проспекту пронеслась машина. И снова стало тихо.
Тут всплыло в памяти: "После Есипова не могу", - и щупленькие плечи, чернобровое лицо с невидящими мутными глазами. Потерянная Рая. Нет... не так. Страшно было сегодня от холода пригрезившегося раннего утра, от ощущения грани, за которой неподвижность смерти. Ему нужно было ее тепло, прикосновение добра и жизни. Его она тоже спасла. Она нашла его, и он не потерялся.
***
Вихрь закрутился над поворотом дороги, взметнул сухую пыль и стал приближаться, вращая мутными космами. Но не долетев шагов двадцать, смерч сник, пыль осела, и только легкое касание ветра долетело к измученным ногам Иошуа, остудило потную грудь, лицо. Он с облегчением вздохнул, пошевелил правой ногой, выискивая такое положение, чтобы утихла боль в большом пальце. Еще утром он ушиб палец о камень в траве, теперь палец припух, рядом с обломанным ногтем разгорелась краснота. Боль не спадала. Было бы хорошо зайти по щиколотку в холодную воду ручья, и стоять в нем, пока не пройдет жар в ноге. Но источник по пути не встретился, а достать воду из колодца, рядом с которым он сидел, было нечем.
Чтобы отвлечься, он стал разглядывать желто-серую мозаику крыш и стен хижин Сихаря, начинавшегося там, откуда прилетел порыв ветра. Городок темнел вечерними тенями, послышался ленивый брех собак, потом над ближним домом взметнулась стайка мелких птах и с гомоном перелетела в крону дерева.
Скука и сон поглотили городок навечно. Лишь дурная весть или смерть соплеменника могли ненадолго нарушить спячку. Иошуа представил сухие обожженные лица жителей городка, их скорбные жесты, угнетенные болью глаза и улыбнулся. Если б знали они, подумал он, как мало нужно для радости. Как спящий человек утром открывает глаза, надо очнуться, оглянуться, вдохнуть вместе с воздухом простую истину, что человек - сам источник радости. Это он дарит ее миру, коснувшись цветка, плеснув в лицо родниковой воды, поймав взгляд любимой или в минуту ночного одиночества осознав жуткую глубину звездного неба. "Я скажу им об этом", - решил Иошуа, и ему стало весело.
От окраинного домика отделилась женская фигура с кувшином. Она приближалась медленно, едва переставляя ноги. Сандалии утопали в пыли, накидка вот-вот могла упасть с головы, а женщина ничего не замечала, понурив голову от забот, которые и за порогом дома не оставляли ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74