Незадачливый отец их, почтенный Блокхед, принужден был обедать один в своей каюте. Он, однако, не был ранен, но с самого начала обеда Томпсон, заметив у своего пассажира признаки беспокойного свербежа, счел благоразумным ввиду подозрительности случая предложить ему уединиться. Блокхед подчинился этой изоляции охотно. Он как будто даже не был огорчен особенным отличием, которым судьба наградила его.
– Кажется, я схватил местную болезнь, – многозначительно сообщил он своим дочерям, усердно почесываясь. – Только я один и имею ее!..
Дон Ижино явился на пароход, когда слуга мистер Сандвич подавал жаркое. Он привез и двух своих братьев.
Дон Ижино и оба его товарища имели одних и тех же родителей, как он заявил. Но родства этого, наверное, никто бы не угадал. Меньшего сходства и нельзя было бы найти. Насколько дон Ижино на всей своей персоне носил отпечаток породы, настолько братья его имели вульгарный и простой вид. Один из них, высокий и полный, другой – приземистый, толстый, судя по внешности, были бы вполне на своем месте в каком-нибудь балагане борцов.
Странная особенность – оба как будто недавно были ранены. Левая рука более рослого была обернута платком, на правой же щеке меньшего имелся шрам, края которого соединяла повязка из спарадрапа.
– Позвольте мне, – сказал дон Ижино Томпсону, указывая на двух своих товарищей, – представить вам моих братьев, дона Жакопо и дона Кристофо.
– Милости просим, они желанные гости на «Симью», – ответил Томпсон… – К сожалению, вижу, – продолжал он, когда Жакопо и Кристофо заняли места за столом, – что они ранены…
– Это во время беготни перед отъездом от неудачного падения на лестнице, – прервал дон Ижино.
– А! – произнес Томпсон. – Вы наперед отвечаете на мой вопрос. Я хотел спросить вас: не помяли ли таким образом этих господ во время страшной сумятицы сегодня днем?
– О какой сумятице говорите вы? Разве что приключилось с вами?
И пошли восклицания. Как эти господа Вейга могли не знать о приключении, которое должно было встревожить весь город!
– Боже мой, да это очень просто, – отвечал дон Ижино. – Целый день мы не выходили из дома. Впрочем, возможно, что вы невольно преувеличиваете какую-нибудь свалку, не имеющую значения…
Раздались возражения, и Томпсон рассказал Ижино о происшедшем. Последний заявил, что крайне удивлен.
– Не могу объяснить себе, – сказал он, – каким образом благочестивое население этого острова посмело вести себя так во время процессии. Предоставим будущему дать решение этой загадки. Ведь вы уходите все-таки сегодня вечером? – прибавил он, обернувшись к Томпсону.
– Непременно, – отвечал тот.
Не успел он окончить последнего слова, как от пушечного выстрела глухо задрожали окна салона. Немногие услышали и никто не обратил внимания на этот гул, стихший как эхо.
– Вы нехорошо чувствуете себя, любезный друг? – спросил баронет дона Ижино, вдруг побледневшего.
– Маленькая лихорадка, схваченная в Праге. Город это решительно нездоровый, – отвечал португалец, лицо которого опять приняло нормальный цвет.
Голос капитана Пипа донесся с палубы:
– На брашпиль, ребята!
Почти тотчас послышалось сухое постукивание захватки, падавшей на железо зубчатого колеса. Пассажиры взошли на спардек, чтобы присутствовать при отплытии.
Небо заволокло во время обеда. Среди ночи не видно было ничего, кроме огней Ангры, откуда долетал смутный гам.
Голос мистера Флайшипа раздавался на носу.
По приказу капитана пар зашипел в цилиндрах, машина заходила, винт ударил несколько раз по воде.
– Пожалуйста, прикажите поднять якорь с грунта, мистер Флайшип, – скомандовал капитан.
Захватка брашпиля снова защелкала, и якорь уже покидал дно, когда чей-то голос раздался среди ночи в двух кабельтовых от «Симью».
Обернувшись к носовой части, капитан прибавил:
– Пожалуйста, держать хорошо, мистер Флайшип!
Какая-то двухвесельная лодка вышла из мрака и пристала к левому борту.
– Я хотел бы поговорить с капитаном, – обратился по-португальски человек, которого ночь мешала разглядеть.
Робер перевел просьбу.
– Я здесь, – сказал капитан Пип, сойдя с мостика и облокотившись на планшир.
– Господин этот просит, капитан, – опять перевел Робер, – спустить ему трап, чтобы подняться на пароход.
Просьба эта была уважена, и вскоре на палубу вскочил человек, форму которого все могли узнать, так как днем видели ее на плечах своих бесполезных охранников. Судя по галунам, блестевшим на его рукаве, этот полицейский был более высокого чина. Между ним и капитаном при посредстве Робера сейчас же завязался следующий разговор.
– Имею честь говорить с командиром «Симью»? – Да.
– Прибывшим вчера вечером?
– Вчера вечером.
– Мне показалось, что вы делали приготовления к отплытию?
– Действительно!
– Вы, значит, не слышали пушечного выстрела? Капитан Пип обернулся к своему псу Артемону:
– Слышал ты пушечный выстрел, дружище? Не вижу, в чем может нас касаться этот выстрел?
– Капитан спрашивает, – свободно перевел Робер, – какое отношение имеет этот пушечный выстрел к нашему уходу?
Надзиратель казался удивленным.
– Разве вы не знаете, что порт закрыт и что эмбарго наложено на все суда, находящиеся на рейде? Вот приказ губернатора, – ответил он, разворачивая бумагу перед глазами Робера.
– Хорошо, – проговорил философски капитан Пип, – если порт закрыт, то мы не уйдем. Травить цепь, мистер Флайшип! – крикнул он в сторону носовой части судна.
– Виноват! Виноват! Одну минуту! – воскликнул Томпсон, подходя. – Может быть, найдется способ уладить дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125