Однако надо было как-то объяснить свое появление, и Билл смело ринулся в бой.
– Я хотел бы видеть мисс Шеридан.
Очки сверкнули недоверчивым возмущением. Похоже, горничная читала книги о хороших манерах и знала, что верх неприличия – посещать молодых леди в столь поздний час. Билл почувствовал себя антигероем с картинки «Найдите двенадцать погрешностей против этикета».
– Мисс Шеридан дома нет, сэр, – ледяным голосом отвечала горничная.
– Могу я видеть мистера Парадена?
– Мистера Парадена дома нет, сэр. – Она наградила Билла убийственным взглядом и начала закрывать дверь. По справедливости ее нельзя за это винить. Из кустов Билл вылез довольно всклокоченным и вообще не тем молодым человеком, какого хочется видеть у своих дверей после темноты. – Все ушли в театр.
Это была правда. Доброму мистеру Хэммонду показалось, что Флик выглядит задумчивой и удрученной, и он, продолжая свою мудрую политику, предложил пообедать в городе, а после пойти в театр. По иронии, которая так часто присутствует в наших земных делах, поход этот обогатил мистера Уилфрида Слинсби, поскольку ложу они взяли в театре «Бижу».
Билл, однако, не поверил горничной. Нарочитая, как ему почудилось, ложь, подкрепила уверенность, что он говорил с орудием тети Фрэнси. Он уныло побрел прочь, выждал несколько минут и снова скрылся в кустах. Одна горничная еще ничего не значит. В таком большом доме должна быть куча прислуги, в любое мгновение может выйти кто-то более сговорчивый. Он устроился в лавровом кусте и стал ждать.
Прошло минут десять, и тут на Билла снизошло озарение. В ту ночь, когда он спрятался на крыше сарайчика, Флик спустилась по простыне из окна сразу над это крышей – надо полагать, из своей спальни. Глупо, что он не вспомнил об этом раньше. Надо только найти сарайчик, взобраться на крышу, и готово. Если окно горит, он тихо свистнет и она выглянет; если света не будет, значит, ее нет в комнате; тогда он завернет письмо в платок вместе с увесистым камнем и бросит в окно, а Флик найдет его, когда придет ложиться. Не тратя времени, Билл вылез из куста и пошел в обход дома.
Крыша оказалась там, где он оставил ее в прошлый раз. Уже хорошо. Однако окошко над ней не горело. Билл поискал камень, нашел и уже заворачивал в платок, когда над головой у него со стуком распахнулась рама и тихий, но высокий голос позвал: – Эй!
Человеку, который весь день был на взводе, не понравится, когда в чужом саду ему кричат: «Эй!» из окон верхнего этажа. Билл прикусил язык, выронил письмо и метнулся в тень за пристройкой. Здесь он затаил дыхание и стал ждать, как будут разворачиваться события.
Почти сразу стало ясно, что лишь неспокойная совесть заставила его принять окрик на собственный счет. Из темноты раздался ответный свист, и Билл понял, что не он один забрался в чужой сад. Ветерок, который уже некоторое время крепчал, разогнал скрывавшие луну тучи, и сцена осветилась, как если бы включили софит. Сам Билл оставался в тени, но весь сад залило яркое сияние, и он прекрасно видел происходящее. Из окна, вполне узнаваемый в серебристом свете, высунулся приемный сын его дяди, Гораций; внизу, безжалостно топча сортовые бегонии, стоял кто-то здоровенный – кто-то, кого Билл не знал и с кем предпочел бы не знакомиться. На этом ком-то было написано «мордоворот» так ясно, как если б он носил на груди табличку. Мы-то встречали Джо при свете дня и знаем, что он не похож на картинку из модного журнала. В темноте он казался гаргульей.
Гораций высунулся еще дальше.
– Они у меня, – сказал он.
Ветер настолько усилился, что шептать стало невозможно; пронзительный мальчишеский голос отчетливо донесся до Билла, как и ответ мордоворота.
– Отлично! – сказал мордоворот. – Бросай.
Только в это мгновение Билл, который по прежнему не понимал, что происходит, почуял недоброе. Может быть, беседа с мистером Слинсби поколебала его веру в людскую честность. Во всяком случае, он с первых слов догадался, что замышляется дурное, и хорошо, потому что больше слов не последовало. Гораций исчез, потом появился снова. В руках он держат что-то тяжелое, кажется, мешок. Он перегнулся через подоконник, бросил мешок вниз, точно в руки мордовороту и закрыл окно, а мордоворот, в дальнейшем именуемый Джо, прошел по бегониям и стал красться по дорожке мимо пристройки. Он поравнялся с Биллом, когда тот заговорил.
– Стой! – сказал Билл. – Что это у тебя?
В обычной жизни Джо был натурой флегматической. Его непросто было вывести из себя, самое большее, что он себе позволял – лениво приподнять бровь. Однако сейчас случай был особый. Все его чувства пришли в величайшее волнение. Он сдавленно вскрикнул, обернулся через плечо и бросился по газону так быстро, как только позволяли его жирные ноги.
Это была ошибка. Даже в обычной жизни Билл бы дал Джо на ста ярдах пятьдесят ярдов форы; а теперь, промаявшись несколько часов в кустах, он превратился в чемпиона по спринту. К тому же Джо сковывал в движениях тяжелый мешок. Гонка закончилась на середине газона: Джо почувствовал на затылке горячее дыхание преследователя и обернулся. Он бросил мешок и кинулся на Билла.
Биллу только этого было и надо. У Джо, стоявшего под окном, была самая что ни на есть бандитская рожа, но и это его не охладило. Билл пережил тяжелый день, и сейчас чувствовал: чем хуже, тем лучше. В то самое мгновение, когда Джо сомкнул пальцы на его горле, Билл вынудил их разжаться резким аперкотом, который, судя по звуку, пришелся точно в цель. Последовали беспорядочные удары, потом Джо ухватил Билла, оторвал от земли, и оба упали – Билл снизу, Джо сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75