– Убедился? – спросил голос бледного Рослова, хотя и не «псевдо», но чужого и далекого, как альфа Центавра.
– Да-а… – пролепетал профессор и оглядел соседей. – Вы что-нибудь видели?
– А что именно могли мы увидеть? – поинтересовался Керн.
– Я никуда не исчезал?
Доктор подозрительно заглянул ему в глаза и сухо сказал:
– По-моему, вы поиграли вилкой и осторожно положили ее на место.
Мак-Кэрри кашлянул и решил больше не вмешиваться. Сколько секунд, а может быть, и долей секунды отнял у земного течения времени его неземной мираж? Не знал этого и сам космический гость, саморегулирующаяся система памяти, гигантской губкой впитывающая все, что давали ей люди. Она не подсчитывала тех микродолей секунды, какие ей требовались, чтобы извлечь стабильную информацию из того смятения в умах, которое вызывали следующие один за другим вопросы и ответы. Рослов-не-Рослов, охвативший своим сознанием все богатство мысли всех сменивших друг друга земных цивилизаций, внеэмоционально, бесчувственно отмечал несовершенства памяти своих собеседников, бедность их мысленных ассоциаций, неумение объединить фонды информации для исковых решений. И все же в живом общении он больше узнал о человеке, чем за тысячелетия одностороннего контакта. Пусть спрашивают о личном – он проникнет в тайны эмоций, пусть спрашивают о социальном – ему откроются сложности общественных связей. Пусть спрашивают. Каждый вопрос и ответ – это путь к постижению непознанного, накоплению неиссякаемого и пределам, которых нет.
Запомнит ли это Рослов, когда вновь станет человеком, мы не знаем. И не узнаем. Он никому не расскажет. Съест ломтик лимона и сплюнет корочку, а когда его спросят, что он чувствовал, скажет, как Смайли:
– Слыхали о телефонной трубке? Старик Боб знал, что она может чувствовать.
А телефонной трубкой уже стала Янина, повторившая и бескровность маски-лица, и бескрасочность обезличенной речи, и каталептическую неподвижность позы – не смешной, не уродливой, а скорее печальной, словно ей самой было жаль себя, утратившую прелесть живого.
– Спрашивайте, – стыдливо поморщился губернатор. – Пора.
– Как-то неловко, – пробурчал Барнс. – Мы ее знали как очаровательную женщину – и вдруг бездушная самоорганизующаяся система.
– Я что-то не верю в эту систему, – сказал Корнхилл.
Мак-Кэрри ответил столь же серьезно, сколь и загадочно:
– Не выражайте вслух своего недоверия. Это может плохо окончиться. Для вас.
А Янина молчала, не торопя и не смущаясь ожиданием, пока лорд Келленхем, как старший, не взял на себя инициативу беседы.
– Почему вы избрали своим местопребыванием наш остров?
– Не знаю.
– Честь для Англии.
– Тогда не было Англии.
– Но был Вавилон?
– Не знаю. Вероятно, Вавилон был значительно позже.
– А Троя?
– О Трое я узнал от Гомера, а потом от Шлимана.
– Что вы знаете об Атлантиде? – спросил Барнс.
– Не больше, чем вы. Я подразумеваю ученых.
– Каких именно?
– Историков и океанографов. Данные бельгийской экспедиции, исследовавшей недавно дно Эгейского моря, показывают, что в этом районе три с половиной тысячелетия назад было землетрясение, уничтожившее группу островов – предполагаемое государство атлантов. Примерно в то же время погибла другая выдающаяся цивилизация древности – критское царство Миноса. Возможно, это следствие того же землетрясения.
– Вы говорите: примерно, предположительно, возможно. А точно?
– Карты античного мира не согласуются с современным понятием о точности. У Атлантиды пока еще нет своего Шлимана. А я знаю о ней не больше Платона и его последователей.
Смайли, которого не волновали судьбы исчезнувших античных цивилизаций, перешагнул через три тысячелетия.
– На этом острове я видел карибских пиратов и сундук с золотом. Кто это был и где сейчас этот клад?
– Клад на дне океана, я уже говорил – не представляйся забывчивым. Где точно, не знаю – стабильной информации нет. А люди, окружавшие тебя на острове, – это остатки экипажа флибустьерской шхуны «Королева Мэри». Сундук с золотом принадлежал капитану испанского фрегата «Тристан», потерпевшего бедствие в трехстах милях от американского берега. Пираты с «Королевы Мэри» перебили его экипаж, захватили золото, но сами наскочили на коралловый риф. Они пытались спрятать клад здесь, но ты знаешь, что это невозможно. Возникла ссора. Алчность глушила здравый смысл, ярость опаляла разум. В конце концов золото досталось единственному оставшемуся в живых пирату по кличке Билли Кривые Ноги.
– Это, должно быть, я? – ухмыльнулся Смайли.
– Я совместил его сознание с твоим. Мне нужны были человеческие глаза и уши, человеческая жестокость и страсть, страх и отчаяние. Ты досказал мне то, что я узнал из его дневника. Он писал здесь на сундуке заостренным кусочком свинца, срезанным с пули. Последние строки дописывала уже рука умирающего.
– А золото?
– Во время бурь волны легко перекатываются через остров.
– Ты мог остановить их?
– Мог. Но зачем? Я включаю поле, лишь когда люди мешают.
– Чем?
– Непосредственный контакт – это повышение энергетических мощностей. Ненужный контакт – это бесполезно убывающая энергия.
– О каком поле идет речь? – снова вмешался Барнс. – Я тоже побывал в свое время на острове, но никаких аномалий не видел. Может быть, это тоже некая иллюзия?
Мгновенно точно шквал ворвался в палатку. Все металлическое с лязгом и звоном сорвалось с места, устремляясь к эпицентру циклона, – ножи, вилки, жестянки с пивом, наполовину еще полные консервные банки с ветчиной и лососем, термометры в металлической оправе, бинокли и пепельницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95