В глазах блеснул огонек сознания, возвращенного из путешествия в никуда.
– Борода шевелится! – воскликнул Корнхилл. – Дайте ему виски.
Но Рослов уже без посторонней помощи проглотил свой стакан. Губернатор хотел сказать что-то, но так и замер с открытым ртом. Чужая мысль откликнулась в нем.
– Я здесь, господа. И я буду говорить с вами. Подумайте над тем, что вы хотите услышать.
– Кто это? – воскликнул губернатор. – Кто сказал?
– Я тоже слышал, – прибавил Керн.
– И я.
– Все слышали, – поморщился Смайли. – Послушаем лучше Энди.
Рослов, уже успевший проглотить солидный кусок омара, ответил сквозь зубы:
– Порядок, Боб. Он будет говорить с каждым и со всеми. Но через нас.
– Не понимаю.
– Он только что сказал мне, что слишком много рецепторов и ему трудно менять настройку. Каждый из нас четырех будет транслятором.
– Как на радио? – спросил Корнхилл.
– Почти. Готовьте ваши вопросы, господа. Он сейчас включится.
– Но вы успели его спросить, кто он и откуда?
– Не успел. Спросите сами. А мне надо заправиться перед сеансом. – Рослов уже глодал жареного цыпленка.
– Предлагаю регламент, – вмешался до сих пор молчавший Шпагин. – Четыре настройки – четыре транслятора – это максимальная продолжительность сеанса. Первую настройку – вопросам профессора Мак-Кэрри, вторую – Рослову, третью – мне с Яной, четвертую – вам, господа. Не обижайтесь: все предшествующие вопросы учтут и чисто научный, и общечеловеческий интерес. Вы дополните то, что мы упустим или забудем. Просьба задавать вопросы вслух, а не мысленно, мысленного контакта с нами не будет – передача, как выразился Корнхилл, пойдет через одного. И воздержитесь от личных, я бы сказал, неинтересных вопросов.
– Что значит «личных»? – спросил лорд Келленхем.
Ответить Шпагин не успел. Он вытянулся, побледнел, кровь отхлынула от лица, отдавая весь свой поток мозгу, и заговорил странно глухим голосом без интонаций и пауз, – Шпагин не Шпагин, а электронная машина с ее обезличенной акустикой.
– Я жду, профессор Мак-Кэрри.
Мак-Кэрри от волнения даже не мог начать, два раза стеснительно кашлянул и только потом спросил:
– Кто вы?
– Не знаю.
На мгновение Мак-Кэрри потерял дар речи, затем сказал:
– Не понимаю вас.
– А я – вас.
Мак-Кэрри уже вновь обрел присущее ему хладнокровие и, не повышая голоса, медленно и раздельно пояснил:
– Вы не Бог и не человек. Вы невидимы и тем не менее существуете. Ваши познания несомненны и значительны, и тем не менее ваш мысленный контакт с человеком возможен для вас только в пределах этого рифа. Когда я спросил: кто вы, я имел в виду – живое существо или машина?
– Ни то, ни другое. Я саморегулирующаяся система с ограниченным кругом задач.
– Каких именно?
– Все они сводятся к одной – полноте системы. Синтез информации о Земле, об эволюции живого вещества вашей планеты, о человеческом разуме, о знании, накопленном человечеством с тех пор, как оно научилось мыслить. Применяя земную терминологию, я – нечто вроде электронной памяти вашего мира.
– Значит, все-таки машина с ограниченной задачей накопления информации. Суперколлектор.
– Память – это не только накопление информации. Это и отбор, и кодирование, и оценка, и управление, когда из хранилища извлекается нужная информация, и забвение, когда информация уже не нужна, и тактическое ее использование, и стратегические ресурсы. Акт суждения – основа мышления – немыслим без самоорганизующейся системы памяти.
– Практически – всей работы мозга.
– Нет. Мозг отвечает за все. Память – только за накопленный жизненный опыт. Я не супермозг, и мои биотоки – только датчики информации.
– Ваша природа, устройство, организация?
– Не знаю.
– Вы же не можете не знать элементов, образующих вашу систему.
– Я знаю только то, что накоплено человечеством. У него нет информации, определившей мое появление, мою организацию, мои возможности, мое прошлое и мое будущее. Нет такой информации и у меня. Все, что я знаю о себе, я узнал от человека и через человека. И то, что я невидим, что привязан к этому острову, что могу защищаться, создавая поля неизвестной мне природы и мощности, и вызывать у любого человека в пределах острова гипносон и гипномираж любой глубины и реальности. Я ничего не знаю о Разуме, создавшем меня и забросившем на эту планету. Иначе говоря, и для вас и для себя я – «черный ящик», как вы называете систему неизвестной конструкции, о которой можно судить только по ее реакции на то или иное воздействие.
– Как я вас понял, ваши знания – это наши знания, и то, что мы будем думать о вас, как исследовать и оценивать эту неизвестную нам систему, станет и вашим знанием?
– Безусловно. Только выводы из ваших противоречивых суждений я сделаю быстрее, точнее и приближеннее к истине. Вот почему и такая информация не выйдет из круга моих задач.
Шпагин вздохнул и потянулся. Гипсовая маска снова стала лицом. Он даже улыбнулся, хотя и с усилием.
– Устал? – спросил Рослов, и в неожиданной тревожности его интонации сразу сказалось то, что обычно не слышалось в иронической полемике или в яростных спорах – суровая нежность дружбы, давней и верной мужской привязанности.
– Пожалуй, нет, – сказал Шпагин, – только голова чуточку кружится.
– Резкая перемена кровообращения. Мозг отдает излишний приток, капиллярные сосуды кожи получают сверхнорму, и вы уже розовеете, как девушка, – пояснил Керн. – Интересно, чья очередь? – спросил он.
Вопрос был излишним. Отключился Смайли, сразу ставший похожим на бронзового бирманского божка с отлитым оскалом улыбки.
– Спрашивайте, Рослов, – сказал Мак-Кэрри, – он ждет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95