Тем тоскливым вечером Вайр проверил нас еще дважды. Оба раза он говорил Пигалице, что ее батарея разряжается быстрее нормы. Оба раза она вздрагивала, сжималась и, казалось, таяла на глазах. Оба раза Вайр спрашивал, уверена ли она, что хочет продолжать, и всякий раз Пигалица отвечала слабым «Хайя».
Когда я проверил ее в очередной раз, аккумулятор уже разрядился. Я переключил прибор на термометр: ее температура опустилась на полградуса.
Я замер, страшась того, что придется сделать. Но Пигалица умирала.
– Эй, сколько будет трижды четыре, – потребовал от нее я.
Она смотрела в пустоту. Ее губы зашевелились – но не издали ни звука. Первый признак переохлаждения: человек не может ответить на простейшие вопросы.
– Все! Идем на командный пост! Повоевала и хватит.
Полумертвая от холода, она поняла смысл моих слов.
– Н-нет!
– Нам тут еще шесть часов куковать. Сама не пойдешь, Вайр в следующий раз тебя точно заберет.
Я схватил ее под руки и рывком поднял.
– Нет, про-очь, ска-атина.
Невнятная речь – еще один симптом. Она упиралась руками и ногами в стенки окопа.
– Я не скотина. Я тебе жизнь пытаюсь спасти.
Несмотря на слабость, она яростно отбивалась. Болью обожгло замерзшую лодыжку, куда Пигалица меня лягнула.
– Какую жизнь, Уондер? Вот все что у меня осталось. Как мне жить без цели, без близких – ты не думал?
Думал. Думал каждый день. Только до сегодняшнего дня мне казалось, я один об этом думаю.
Я перестал ее тянуть. «А если бы наши роли поменялись?» – мелькнуло у меня в голове. Что если бы я вот-вот мог потерять место в войсках. Должен же быть какой-то выход.
Я проверил свой датчик. Аккумулятор заряжен на сорок процентов. Организм шпарит на девяноста восьми и шести.
– Повернись.
– Че?
Я перехватил ее, как мешок с мукой, отсоединил у нее на спине дохлую батарею, потом, извернувшись, отцепил свою и поменял их местами.
– Ты чего делаешь?
– Ничего. Прижмись ко мне, – сказал я, думая, можно ли быть несчастнее.
Через три часа я понял, что можно.
Я трясся так, что боялся, выбью Пигалице зубы. Выл ветер, падал снег, но, несмотря на вьюгу, температура у девчонки слегка поднялась.
Над нами замаячил фонарик Вайра.
– Хайя, молодцы! Не хотите ли холодного пивка?
– Шли бы вы, господин Вайр.
– Слушаюсь, мэм. – Он скосился на нее. – А чего это вдруг мы такие бойкие?
Он нацепил на нее считыватель, глянул на приборы, встряхнул их, глянул еще раз, поднял брови на нее, потом на меня.
– Ну-ка, сколько будет трижды два?
Она встретила его взгляд.
– Шесть.
Вайр проверил меня.
– Ну и ну, Уондер, чем же ты тут занимался? Батареи высосаны досуха, температура тела падает. Будет трудно, но, думаю, до конца досидишь. И Пигалица тоже. Поздравляю обоих.
Он подождал, почесав лицо через шерстяную маску.
– Уондер, выйди-ка, пожалуйста, из окопа. Надо поговорить.
Я вылез. Он махнул мне рукой, отзывая в сторону.
Черт! Черт, черт и черт! Ну почему я всегда попадаюсь? Вот Мецгеру все сходит с рук.
Вайр повернулся ко мне. Порывы снега застилали наш окоп. Вайру приходилось кричать.
– Ты менялся батареями с Пигалицей?
Вспомнился судья Марч и его «Если правдой воли не добиться, ври напропалую».
– Никак нет, господин Вайр!
– Не смей ее выгораживать! Менялся или нет, отвечай!
– Никак нет, господин Вайр!
Он насупился, смахнул снег носком ботинка.
– Если она и в бою будет так тратить энергию, от нее толка никакого. Погибнет девчонка. Хуже того, поставит под удар своих товарищей и миссию в целом. Проба на холодовую выносливость – серьезное испытание.
– Фигня это, а не испытание. Когда прибудут вечные батареи…
– Если прибудут! Если прибудут, то пробу, может, и отменят, а Пигалицу восстановят в войсках.
– Вы прекрасно знаете: те, кого исключают, не возвращаются.
Он отвернулся.
– Не нам с тобой решать, кто остается, а кто нет. Я понимаю: вы с ней друзья, и я не говорю, что вы ни на что не годны и лучше бы мне оказаться на вашем месте.
Да, уж он бы точно хотел оказаться на нашем месте. Морские пехотинцы тренируются всю жизнь, надеясь попасть в операцию типа высадки на Ганимед. Они лучшие из лучших. Только вот Вайру и другим не повезло: у них были живые родственники, а политиканы тем временем утащили операцию у них из-под носа и отдали желторотым сиротам, вроде нас с Пигалицей. Судьба-злодейка.
– Так уж вышло, – ответил я. – Теперь Пигалица – член моей семьи. И она хочет остаться.
Он кивнул.
– Ага. Значит, ты уже дорос до понимания, что на войне мы сражаемся не за честь и славу, а за солдат рядом с нами. Очень похвально. Однако здесь не место благородству и красивым речам. Если Пигалица не способна к выполнению задания, ее необходимо исключить.
– С новыми батареями она будет способна к выполнению задания.
Он устало вздохнул.
– Твоя взяла. Мне не доказать, что вы поменялись батареями. Но весь курс ты с ней не пронянчишься. И твой сегодняшний поступок лишь продлит ее агонию. Да, твои мысли достойны уважения. Но отныне я буду присматривать за вами двумя с особым интересом. Все ясно?
– Хайя, господин Вайр!
– Самая идиотская выходка на моей памяти. Для того лишь, чтобы дать возможность упрямой недомерке схлопотать пулю в зад. – Он сокрушенно тряхнул головой. – Я такое только среди морпехов встречал.
Самый большой комплимент, который услышишь от Вайра:
– Так вот. Поскольку я вас уважаю – и это не пустые слова, – я уменьшу дополнительную физическую нагрузку, которой ты был лишен во время нашей философской беседы. Сто отжиманий. Вперед!
Если бы кто-то со мной провернул такую выходку, как я с Вайром, я бы наказал его тысячей отжиманий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72