Опыт его не спас.
– О, господи! – закричал сосед Вайра, которому упала на колени окровавленная голова старшины. – Господи боже!
Мы остановились. Свет погас. Я даже успел подумать, что потерял сознание, но потом кто-то выругался.
Что-то капало в темноте. Кого-то громко стошнило.
Бух-бух-бух!
Сработали взрывные болты вдоль верхней обшивки, и фюзеляж распался, как гороховый стручок. Над нами сияло оранжевое небо Ганимеда.
Я опустил на глаза прибор ночного видения. Расколотый надвое корабль лежал в серой пыли.
– Шевелись, шевелись! Наружу из гроба!
Я все еще озирался, а рука рефлекторно ударила по пряжке на груди. Я повернулся помочь Пигалице, но она уже сама отстегнулась и высвобождала пулемет из креплений на полу.
Вокруг нас солдаты топали по Ганимеду. Да-да, топали – в отличие от Луны, здесь есть атмосфера, которая проводит звук. В остальном, впрочем, Ганимед был таким же холодным и негостеприимным.
Мы с Пигалицей отбежали на пятьдесят метров от корабля и плюхнулись на пузо между другими пехотинцами, создавая защитный периметр. Щелкали затворы, драли глотку командиры, выравнивающие ряды.
Потом с оглушающим грохотом над нами пронесся третий десантный корабль и за футбольное поле от нас врезался в гору, сложившись в гармошку. Он не взорвался. Конечно, нет – в здешнем воздухе ведь только два процента кислорода.
На мгновение корабль застыл, будто воткнутый в камень, потом покачнулся, свалился с горы и откатился на пятьдесят ярдов от нашего периметра.
Гора? Откуда здесь взяться горе?
Я приподнялся и огляделся вокруг. Вместо обещанной равнины мы лежали у подножия горы в центре кратера. Наш корабль зарылся носом под камни. Позади тянулись мили ровной поверхности. Из-за края кратера выглядывал огромный красный Юпитер.
Мы на мили просчитались с зоной высадки и врезались в единственную преграду посреди площадки размером с Лос-Анджелес. Кораблю номер три досталось еще хуже. А самого первого корабля нигде не было видно. Что, черт возьми, натворила Пух?
Пух!
Она осталась в кабине! На носу, под камнями!
С обеих сторон громыхали корабли, скользили по камням и врезались носами в гору, которая должна была стать нашим убежищем. Эхом отражались выстрелы взрывных болтов, солдаты высыпались из корабля, как мы до них, и достраивали наш периметр.
Через пыль и суетившихся фельдшеров я всматривался в искореженные останки нашего корабля. Никакого движения.
Я проверил пулеметную ленту, убедился, что коробка со следующей лентой стоит наготове, и сказал Пигалице:
– Я назад к кораблю.
– Тебе никто не разрешал.
– Там Пух.
– Это дезертирство!
– Пятьдесят метров всего.
Я поднялся, скидывая на ходу рюкзак, и побежал, пригибаясь от огня противника. Только не было никакого огня. Ганимед был пуст, как и положено безжизненной космической глыбе.
Ближе к горе медики копошились у остатков корабля номер три. Электропила с недовольным визгом вонзалась в металл.
– Сюда, сюда! – замахал я им.
Искореженный фюзеляж перекрывал вход в кабину.
– Пух?
Тишина.
Я вскарабкался на камни над самой кабиной. На крыше корабля, погребенный под булыжниками, должен быть аварийный выход. Казалось, я часами раскидывал камни, пока не показалась красная надпись: «Открывать здесь».
Впрочем, удар и так его открыл.
– Пух! – крикнул я.
Молчание.
По животу разлился холод. Мне нужно, просто жизненно необходимо было спуститься в темную кабину, но меня мучил страх от того, что могу увидеть. Я нагнулся, всматриваясь внутрь, но там была только темнота.
Я тряхнул головой, опустив на глаза прибор ночного видения, и выждал четыре удара сердца, пока он заработает.
Люк открывался несколько справа, над креслом второго пилота. Только винты в полу подсказывали, где стояло кресло. Я повернул голову: пилот вместе с креслом припечатался к стеклу, превратившись в кровавое месиво. Этого можно даже не проверять.
Я не мог заставить себя посмотреть на Пух. Я закрыл глаза, набрал полную грудь воздуха и повернулся.
Ее кресло удержалось на полу. Пух висела на ремнях, обмякшая, неподвижная, будто спала.
– Пух?
Она не шелохнулась.
Я стянул рукавицу, расстегнул ее комбинезон и прижал пальцы к шее, проверяя пульс. Только в проверке не было никакой нужды. В таком холодном теле сердце биться не станет.
А ведь я знал, знал с полной уверенностью, что погибну я. Пух не могла умереть. Не могла.
– Эй, там есть кто живой?
Никого. Никого из нас троих.
Чьи-то руки оттащили меня от нее.
– Не мешай работать, парень!
Чуть позже, когда я сидел в пыли, обхватив колени, ее положили рядом со мной.
– Сломана шея, – докладывал кто-то. – Она ничего не почувствовала.
Прямо как я. Совершенно ничего.
– А с этим что?
– Не знаю. Двинутый какой-то.
– Эй ты, солдат! – Кто-то хлопнул мне по плечу.
Позади меня стоял сержант из другого взвода.
– А ну подъем!
– Погодите, дайте ему время – они были вместе!
Голос Пигалицы.
– Нет у нас времени! А если он сейчас же не встанет, то отправится следом!
Пигалица подняла меня на ноги. Рядом с ней торчал Ари.
– Сержант прав, Джейсон.
Вокруг неровными рядами лежали раненые, суетились медики. Многим просто наклеивали на шлем букву «М». Морфин. Больше помочь нечем.
Двое санитаров опустили носилки рядом с нами. Ноги раненого были зафиксированы пневматическими шинами. Его синяя форма отличалась от формы Пух только нашивкой «Третий десантный корабль». Тот самый корабль, который пролетел над нами и врезался в гору.
– Не знаю, как у нее это вышло, – проговорил пилот, окинув нас туманным от наркотиков взглядом. – Тот корабль, который первым опустился… Он вообще исчез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72