Паром был невелик, за раз он мог перевезти только восемь лошадок. Бануин завел на паром первую партию животных, закрыл за собой дверцу и помог Каласайну тянуть веревку. Он не оборачивался, поскольку знал, что Сенекаль обязательно стащит что-нибудь из тюков. Потом Каласайн найдет это и как всегда при следующей встрече возвратит хозяину с извинениями.
Когда они причалили к северному берегу, жена Каласайна, Санепта, принесла чашу с травяным отваром с медом. Бануин поблагодарил ее. В молодости она, наверное, была красивой женщиной, но годы и тяжелая жизнь лишили ее былой привлекательности.
Через час, когда все лошади были на северном берегу, Бануин с Каласайном сели на причале, прихлебывая отвар и любуясь сверкающими на воде лучами солнца.
– Неприятности в дороге? – спросил паромщик, указывая на рану.
– Не без того, зато это скрасило монотонность пути. Что произошло за последние восемь месяцев? Были набеги?
Старик пожал плечами.
– Набеги бывают всегда. Молодежи надо проверять свою силу. Умер только один человек. Он схватился с Руатайном. Глупец… А что ты везешь?
– Крашеные ткани, яркие бусы, серебряные и золотые нити. Ткань мгновенно разойдется. Она обработана особой пурпурной краской, которая не линяет. А еще специи и слитки – железные, серебряные и два золотых для Риамфады. Все должно легко продаться.
Каласайн вздохнул и слегка покраснел.
– Я извиняюсь за моего сына. Непременно верну все, что он украл.
– Знаю. Ты не отвечаешь за него, Каласайн. Некоторые просто не могут не воровать.
– Мне постоянно приходится позориться из-за него. – Они посидели несколько минут в согласном молчании. Затем паромщик снова заговорил: – Как дела на юге?
– Среди норвинов на побережье вспыхнула болезнь. Лихорадка и обесцвечивание кожи. Умер каждый шестой.
– Мы слышали. Ты был за морем на этот раз?
– Да. Я ездил на родину.
– Они все еще сражаются?
– Не дома. Их армии двинулись на запад. Они покорили многих соседей.
– Зачем? – удивился Каласайн.
– Создают империю.
– Зачем? – снова спросил паромщик.
– Наверное, чтобы всеми править. Разбогатеть за счет других. Не знаю. Может быть, им просто нравится воевать.
– Тогда они глупцы.
– Руатайн не воссоединился с Мирней? – спросил Бануин, желая сменить тему.
– Нет. С другой стороны, прошло шесть лет, а он так и не отрекся от нее. Странный человек. Совсем стал невеселый, редко улыбается и никогда не смеется. Люди обходят его стороной. Он поспорил с Наннкумалом-кузнецом и ударил его так сильно, что тот проломил загородку спиной. Почему они с женой разошлись? Она что, была ему неверна?
– Не знаю, – пожал плечами Бануин. – Так или иначе, это печально для них обоих. Они мне нравятся, хорошие люди…
– Они риганте, – улыбнулся Каласайн. – Мы все хорошие. Добро пожаловать домой, Иноземец.
Через четыре часа, когда заходящее солнце окрасило вершины гор алым огнем, Бануин поднялся на последний холм и увидел деревню Три Ручья. На сердце стало легко, стоило увидеть дома и фермы, мостики через ручьи, пасущийся скот. И огромный дуб в центре поселения, называемый Старейшим Древом. Его нижние ветви были увешаны фонариками.
«Дома, – подумал Бануин, наслаждаясь этим словом. – Я дома».

Коннавар любил лазить по деревьям и теперь, сидя на верхних ветвях Старейшего Древа, пытался разобраться в том, что было недоступно его пятнадцатилетнему разуму. Он любил Руатайна и мать, и его очень огорчало, что родители по-прежнему живут порознь. Мирия оскорбила Большого Человека, несправедливо обвинив его в подлости. Она знала, что не права, однако гордость не позволяла ей извиниться. Конн был уверен, что мать понимает свою ошибку, но не сделает ничего, чтобы примириться с мужем. Это казалось юноше очень глупым. Иногда по ночам он слышал, как Мирия тихо плачет, стараясь заглушить звук рыданий мягкой вышитой подушкой на кровати, сделанной Руатайном. Коннавар ее не понимал. Всю жизнь она была холодна с мужем, а теперь горевала, будто у нее умер ребенок. И все же, несмотря на свои страдания, не могла заставить себя признаться, что была не права.
Большой Человек тоже изменился. Он стал угрюмым и гневливым. Вспоминая драку с отцом Гованнана, Наннкумалом, Конн поежился. Юноша шел с Руатайном и Браэфаром, и кузнец неожиданно вышел им навстречу. Между ним и отцом не было большой любви, потому что история разрыва началась с Наннкумала, который рассказал Гованнану об отце Конна. Кузнец был крупным человеком, хорошо сложенным, с массивными мышцами.
– Держи мальчишку подальше от моей кузницы, – сказал он, указывая на Коннавара.
– Почему это? – Руатайн посмотрел на него в упор.
– Потому что он вор! Украл у меня гвозди.
– Неправда! – Конн, сжав кулаки, шагнул к кузнецу, но Руатайн остановил его.
Наннкумал презрительно усмехнулся.
– Они исчезли после того, как ты вертелся тут возле моей дочери… Держи своего парня подальше, – снова обратился он к старшему мужчине. – Если я его здесь застукаю, уши оборву.
– Уши оборвешь? – угрожающе спокойным голосом спросил Руатайн. – Ты угрожаешь моему сыну при мне? Тебя нельзя назвать мудрым человеком, Наннкумал.
– Он не твой сын, – грубо ответил кузнец. – Он выродок труса!
Воин шагнул вперед. Его противник вскинул руку, чтобы защититься, но удар был слишком быстрым. Правая рука Руатайна врезалась в челюсть кузнеца, и тот отлетел в сторону, упал на забор. Наннкумал попытался подняться, но снова рухнул на землю. Несколько людей собрались, чтобы посмотреть на драку, которая уже закончилась. Руатайн подошел к лежащему человеку и перевернул его носком сапога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122