Кроме Аиды, старшей из сестер, которая считала, что ее незаслуженно оставили в стороне от всех этих приготовлений. Бразды правления приняла на себя Олив: она всех тиранила стараясь устроить из встречи что-то необыкновенное. Юна вызвалась испечь торт, но Олив пропустила ее слова мимо ушей и купила торт в магазине. Эвелин и Ина раздобыли свиной окорок, но Олив попросила Юну принести ветчины. Аида вызвалась доставить бутылку хереса, но Олив послала Уильяма за пивом.
– Вот так всегда, пропади оно пропадом, – жаловалась Аида Марте, пытавшейся защищать Олив: ей, мол, в последнее время нелегко. Но Аиду было не пронять.
– Никого ведь не слушает, кроме себя, а ты ее выгораживаешь, бедненькую. Всегда так, черт возьми.
Марта хотела было ей ответить, но тут явились блудные дети. Уильям съездил за ними на автобусную остановку, и вот они уже шумной стайкой толкались в дверях. Все друг другу улыбались, целовались, обнимались, а кое-кто и всплакнул.
– Бернард, что это у тебя с рукой? – спросила Марта. – Давай сюда пальто. Фрэнк, иди-ка, поцелуй меня, бабуля по тебе скучала. Посмотрите-ка, как он вырос! Кэсси, во как вымахал-то, а?
– И правда, вырос, – подтвердил Том. – Теперь уже и в футбол можно погонять, верно?
– Берите ветчину, язык, берите… – начала было всех угощать Олив.
– Да дай ты им хоть в дом-то войти, Олив, господи ты боже мой! – вскипела Аида.
– Стульев у нас хватит? – обеспокоилась Эвелин.
– Дай Бернарду пивка, – сказала Юна. – А что это у тебя рука перевязана, Бернард? Ина, тащи стулья из-под навеса, а то точно не хватит.
– Тут лосось, вот сыр…
– Вот это по-царски, – сказала Бити. – Том, иди-ка нас поцелуй!
– Не приставайте к нему! – крикнула Юна.
– Посмотрите-ка на этих двойняшек! – воскликнула Кэсси. – Что за прелесть! Дай-ка их сюда, я их поцелую! И другую тоже!
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э… Бернард… ты что… в переделке побывал? – спросил Гордон, наливая орехового цвета пиво. – Держи…
– Свеклы всем хватит…
– Ради бога, Олив, перестань суетиться! – снова не выдержала покрасневшая Аида.
Все разделись, расселись, все выпивали и разговаривали, а Марта сидела в своем кресле под часами и радовалась – как все хорошо. Она взяла кочергу и с удовольствием рьяно сунула ее в горящий уголь. Все под одной крышей. Такими мгновениями она наслаждалась, как любители смакуют каждый глоток коньяка хорошей выдержки.
– А ну-ка, Фрэнк, расскажи мне, как вы там жили, – попросил Том. – Садись сюда. Что это за Рэвенскрейг? Скотина у них там есть?
Фрэнк присел на ручку кресла, в котором сидел Том, и сказал:
– Только гончие псы капитализма и гиены империализма.
– Как ты сказал?
– Рэвенскрейг основали для эксперимента по борьбе с капиталом. Мы были важной альтернативой.
– Да ты что? Лимонад смотри не пролей.
– Извините. Так вот. Видите ли, там собрались лучшие умы страны, включая меня. Мы должны были вооружиться на борьбу с натиском меркантильной дешевки, которая компро… компро…
– Компрометирует, – пришла ему на помощь Бити, присевшая на корточки рядом с ним – послушать.
– Компрометирует рабочий класс и девальвирует его социальные ценности.
– Господи помилуй, – сказал Том. – И что все это значит?
– Не знаю, – ответил Фрэнк. – Но пока все из Рэвенскрейга ненадолго уехали из-за логических разногласий.
– Идеологических, – поправила Бити, глядя на Тома. – Мы перегрызлись.
– Понятно, – сказал Том, отпивая глоток темного эля и ничего не понимая. – А еще ты там что-нибудь узнал, Фрэнк?
– Узнал. Там все трахались напропалую.
Бити повела бровью. Том поковырял пальцем в ухе и извлек на свет капельку серы. Из-за гомона больше никто слов Фрэнка не услышал. Бити сказала:
– Фрэнк, не нужно здесь так же открыто обо всем говорить, как в Рэвенскрейге.
– А почему? – не без оснований удивился Фрэнк.
– Там свои правила, здесь свои. Вот и все. Верно, Том?
– А? Ну да. Наверно. Фрэнк, когда снова к нам на ферму приедешь?
На другом конце комнаты Кэсси тоже расспрашивали – о плывущих над Оксфордом шпилях, о таинственном и диковинном Рэвенскрейге.
– Что за люди там живут? – любопытствовали Юна и Уильям.
– Шикарный народ, – ответила Кэсси, – вроде умные, а за душой ни гроша.
– Ха! Одно слово – леваки хреновы! – обрадовался Уильям.
– Я сама из левого лагеря, я так решила, – сказала Кэсси. – Я махровая радикалка. Вот. А вы – набивайте себе мошну капиталистическим дерьмом, если хотите, мне-то что.
– Вот это ни фига себе! Они и до нее уже добрались! – засмеялся Уильям.
– Так что же там за жизнь? – не терпелось узнать Юне.
– Секс на завтрак, на обед и на ужин. Было бы желание. А в свободное время толстенные книжищи читают. Вот, правда, моются редко, поэтому-то я ни на кого из них и не запала. Кроме одного. Джорджем зовут. Я ему велела помыться, до тех пор, мол, ко мне не прикасайся. Вот как раз когда он мылся, это все и случилось.
– А что случилось-то?
– То, из-за чего мы домой вернулись. Сэндвичи с языком и огурчиками остались? Есть еще сэндвичи? Пойду-ка возьму.
Уильям и Юна остались сидеть с пустыми кружками в руках. Они смотрели друг на друга.
– Ну что? – сказала Юна. – Чего ты сидишь, как лакей капитализма? Сходи налей пива.
В другом углу Бернард терпеливо что-то объяснял Аиде, Эвелин и Ине. Он расставил ладони
ровно на полметра друг от друга, как будто хвастался, какую рыбу поймал.
– Есть там свои достоинства и свои недостатки. Ни один социальный эксперимент не проходит без трудностей – на то он и эксперимент. Нам повезло: в Рэвенскрейге мы общались с интеллектуалами высшей пробы. Но иногда такому гению трудно бывает сдержать некоторые склонности, свойственные его природе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92