Фрэнк придвинулся ближе, уперся в дверь носом, и она слегка подалась. Он застыл на месте. Гордон продолжал мурлыкать, и Фрэнк с облегчением вздохнул, правда так и не получив никаких преимуществ: дверь тут же отъехала на место.
Фрэнк снова устремил взгляд сквозь дверную щель. Вдруг дверь резко распахнулась, и над ним навис, лицом к лицу, Гордон.
– Э-э-э-э-э-х ты, негодник! Маленький негодяй! Шпионишь за мной! Э-э-э-э-э!
Фрэнк замер сам не свой. Глаза Гордона непривычно блестели. Видимо, он приятно проводил здесь время.
– Ну, заходи уж, заходи, негодник. Вот так. Посмотришь заодно, что тут у меня есть. Пугаться нечего, сынок. Давай садись на тетин стульчик, иди, сынок, присаживайся. Это тетино место, но она будет не против. Я-то знаю, какие у парня вопросы могут быть, и лучше тебе дядя Гордон все расскажет, чем болван какой-нибудь с улицы, м-м-м-м-м-м? М-м-м-м-м-м?
Фрэнк скользнул задом на указанный ему табурет тети Аиды, не в силах оторвать взгляд от того, частью чего оказался большой палец, увиденный им в щель. Это была крупная женщина, голая, с шишковатой, пятнистой серой кожей, цвета шампиньонов, лежавшая навзничь на столе, покрытом белой кафельной плиткой. С трех сторон она была обложена профессиональными инструментами Гордона. Перед Фрэнком, как на ладони, распростерлась обмякшая мертвая плоть женщины со свисающими холмиками грудей и спутавшейся темной порослью на лобке, которая почему-то напомнила ему о ежевике, крапиве и красавке, которыми зарос дощатый мостик через ручей на ферме у Тома. Гордон снова взялся за работу.
– Э-э-э-э-э-э-э-э, ну вот, перед тем как я тебя застукал, я прилаживал этой даме ее драгоценности. Глянь-ка, сынок: кольца золотые, да с камешками.
Чтобы Фрэнк мог рассмотреть получше, Гордон поднял распухшую левую руку покойницы, а потом очень бережно снова положил ее на стол.
– Видишь ли, есть подонки, которые не прочь этим поживиться, пока гроб не заколотят. Есть такие. Вот я и готовлю им сюрпризик. Я их приклею, сынок. Вот как. Пускай попробуют снимут. Сначала наклею, потом накачаю в пальцы немножко жидкости. Чтоб распухли. На небо она эти хреновины, конечно, не заберет. Но таково пожелание родных, сынок. Близкие так хотят. А раз хотят, пусть этим сволочам из крематория ничего не достанется. Правильно? А?
– Правильно.
– Чуть-чуть клея. Хорошо схватывает. Я веки им же приклеиваю, чтоб не открывались. Иначе – откроются. Можно, конечно, подшить, да зачем? Ну вот, готово. Хочешь стаканчик лимонаду, а, Фрэнки?
– Не хочу.
– Да? Ну тогда молочка? Выпьешь стаканчик, сынок?
– Нет, спасибо.
– Ну, как знаешь. Ну вот, она у нас уже посимпатичнее, теперь надо кольца записать, понимаешь? Для родственников. А теперь закрываем рот – тоже дело важное. Тут тетя Аида всегда мне помогает, потому как здесь, сынок, легко напортачить. Дашь слабину – видок будет страшноватый. – Гордон повернулся к Фрэнку и скорчил жуткую рожу, закрыв глаза и раскрыв рот, так что челюсть у него отвисла. – А если плотно закрыть, кожа под носом будет топорщиться и верхняя губа скривится – будет на родню волком глядеть. Оно, конечно, пускай смотрит, какая нам разница, да только будет прощание, панихида, понимаешь, сынок, ради этого-то я и работаю, готовлю ее к прощанию. Короче, сейчас растяну ей немного губу скальпелем, и все, готово. Когда рот на мази будет, скажешь, как оно смотрится.
– А она кто?
– А? Что? – Гордон, похоже, испугался. Рука со скальпелем опустилась. – Да никто она, сынок. Никто. Была кем-то, а теперь никто. Кем бы она ни была, теперь это не она. Она перестала быть собой несколько часов назад, Фрэнки. Хочу, чтоб ты это знал. Если после нашей жизни что-то есть, она уже давно там. А нету – все равно она не с нами. А это только ее оболочка. Самой ее тут уже нет, понимаешь?
У Фрэнка, наверное, был испуганный вид, потому что Гордон положил скальпель и подошел к нему. Он наклонился и поднес лицо к самым глазам Фрэнка, так близко, что тому захотелось отодвинуться. Обычно мертвые, глаза Гордона до сих пор блестели, обнаженные десны, убегавшие от зубов, видны были и сейчас, когда он улыбался, но в эту минуту они казались крепкими и здоровыми, а не омертвелыми, как обычно. Кроме того, Фрэнк заметил, что оживленный разговор Гордона не прерывается обычным заиканием, подвыванием и присвистыванием.
– Хоть ты, сынок, и маленький мальчик, я тебе расскажу, почему я этим занимаюсь. Я ведь волшебник, да-да, хи-хи, и меня прислали, чтобы я мановением волшебной палочки прихорашивал эту старую скорлупу. Зачем? А затем, что даже взрослые, большие дяди и тети боятся видеть все, как оно есть, – не хотят, и все тут. Боятся разложения. Правдами и неправдами притворяемся, что конец не такой. И вот я здесь, достаю волшебную палочку и взмахиваю ею над этим старым мешком мяса. И мне за это платят, это моя работа. Но я ее делаю из любви к людям, Фрэнки, кто бы они ни были. Из любви к тем, кто остался. Не хочу, чтоб они мучились, когда увидят своих близких. Вот так, достаю палочку и работаю, понимаешь?
Фрэнк кивнул. Гордон тоже кивнул, поднялся и вернулся к работе над мертвым телом – Маг Смерти, взмахивающий своей волшебной палочкой. Он с плеском погрузил небольшую губку в раствор, налитый в жестяную ванночку, и принялся энергично обтирать труп.
– Дезинфекция и консервация, Фрэнк, вот чем мы сейчас занимаемся. Иначе – еще немного полежит, и будет ужас. Никто не выдержит. Нужно, чтобы она выглядела поприличнее, чтобы родные и близкие пришли и смогли с ней попрощаться. Вот я ее и готовлю. Над этой-то уже кто-то поработал, и мне полегче, но иногда привозят таких покалеченных да скрюченных, – тут он поднял ее руку, промокнул губкой под мышкой и снова осторожно опустил, – тогда приходится разминать их да разгибать, чтоб в прежнюю форму привести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92