— Теперь из больниц выписывают быстро — никаких проволочек. Я узнал об этом только что, так что мне придется сходить упаковать чемоданы и раздобыть для тебя кое-какую одежду, а потом я вернусь за тобой. Тим доставит нас в Миннеаполис, мы сядем на десятичасовой рейс и приземлимся на Милл Уолк в семь часов утра.
— Будем лететь девять часов?
— Рейс не совсем прямой, — сказал, улыбнувшись, фон Хайлиц. — Как тебе нравится больница Град-Форкс?
— С удовольствием выпишусь отсюда.
— А как тебя лечили?
— Сегодня утром дали ненадолго кислородную маску. Потом, кажется, какие-то антибиотики. Каждые два часа приходит медсестра и заставляет меня выпить апельсинового соку. И еще они втирают в меня это пахучее масло.
— Ты готов к тому, чтобы встать с кровати?
— Я готов на все, только бы выбраться отсюда, — сказал Том. — У меня такое чувство, словно я переживаю заново всю свою жизнь. Меня недавно толкнули под машину, и я оказался в больнице. А скоро я раскрою одно убийство, и это повлечет за собой новую цепочку смертей.
— Ты слушал выпуски новостей? — спросил Леймон, и что-то в его голосе заставило Тома насторожиться. Поднявшись повыше не подушках, он покачал головой. — Я должен сообщить тебе кое-что, — нагнувшись к Тому, старик поставил локти на край кровати. — Дом твоего дедушки на Милл Уолк, конечно же, сгорел дотла. И дом Спенсов тоже. Сейчас на Игл-лейк нет никого из приезжих с Милл Уолк — сегодня утром Ральф Редвинг вывез всех на своем самолете.
— Сара?
— Ее выписали около семи часов утра — она была в лучшем состоянии, чем ты, благодаря тому, что ты замотал ее в одеяло. Ральф и Катинка высадили Спенсов и Лангенхаймов на Милл Уолк, а сами полетели в Венесуэлу.
— В Венесуэлу?
— Там у них тоже есть дом. После всего, что произошло, Редвинги не захотели оставаться на Игл-лейк. После пожара там дурно пахнет, не говоря уже о расследовании, которое ведет полиция.
— О расследовании? — переспросил Том. — А, по поводу ограблений.
— Не только по поводу ограблений. Около двух часов дня, когда пепел наконец остыл настолько, что Спайчалла и заместитель Трухарта, который помогает полиции летом, нашли среди того, что осталось от дома Глена Апшоу, обгорелый труп. Он обгорел слишком сильно, чтобы можно было установить личность погибшего.
— Тело? — ошеломленно переспросил Том. — Не может быть... — У него вдруг закружилась голова. По мере того, как он понимал, что случилось, к горлу подступала тошнота.
— Это было твое тело, — сказал фон Хайлиц.
— Нет, это было...
— Чет Гамильтон был там, когда полицейские осматривали пепелище, и все трое решили, что тело наверняка принадлежало тебе. Рядом не было никого, кто мог бы убедить их в обратном. К тому, же им сразу пришел в голову убедительный мотив поджога. Я имею в виду Джерри Хазека. Едва вернувшись к себе в редакцию, Гамильтон написал об этом статью. Ее напечатают в завтрашнем выпуске газеты, и все узнают, что тебя нет больше в живых.
— Это была Барбара Дин! — Том не мог больше молчать. — Я совсем забыл — она ведь говорила мне по телефону, что приедет ночевать... О, Боже! Она умерла — ее убили! — Том закрыл глаза, по телу его пробежала дрожь. Горе и ужас охватили его. Сначала Тома прошиб пот, потом все тело его похолодело, во рту стоял запах дыма.
— Я слышал, как она кричала, — из глаз хлынули слезы. — Когда я вышел, когда я упал вам на руки, — я думал, что это ржет ее конь. Он почуял пожар и... — Том запнулся — в голове его звучал душераздирающий крик.
Зажав уши руками, он вдруг увидел ее, Барбару Дин, открывающую дверь дома в своей черной блузке и жемчужных бусах. Том вспомнил, как тревожило его то, что он слышал об этой женщине от своей матери. Потом услышал, как Барбара произносит: «Не думаю, чтобы кто-нибудь мог стать для твоего дедушки тем, что люди называют хорошей женой», а потом: «Я всегда буду помнить о том, что твой дедушка спас мне жизнь». Теперь Том закрыл ладонями уже не уши, а глаза.
— Я согласен с тобой, — произнес над ухом голос Леймона фон Хайлица. — Любое убийство глубоко противоестественно по своей сути.
Протянув руку, Том крепко сжал затянутую в перчатку ладонь пожилого джентльмена.
— А теперь позволь мне рассказать тебе о Джерри Хазеке и Робби Уинтергрине. — Фон Хайлиц также сжал пальцы Тома, желая приободрить его, но, несмотря на то, что ему стало чуть легче, Том вдруг почувствовал, как нарастает внутри чудовищная усталость и пронзающая душу грусть. — Эти двое угнали на главной улице машину и выехали на набережную перед Гранд-Форкс. Согласно показаниям свидетеля, они ругались, сидя в машине, в результате автомобиль врезался в ограждение набережной, и оба чуть не вылетели через лобовое стекло. Теперь оба в тюрьме.
— Наверное, это все из-за Джерри, — сказал Том.
— Это произошло около восьми часов вечера.
— Нет, этого не может быть. Это наверняка случилось сегодня. Иначе как же они могли...
— А они и не делали этого, — Леймон фон Хайлиц снова крепко сжал руку Тома. — Джерри не поджигал твой дом. Я также не думаю, что это он стрелял в тебя. — Отпустив руку Тома, он поднялся со стула. — Я вернусь за тобой примерно через час. И помни — в течение ближайших двух дней ты останешься для всех мертвым. Тим Трухарт знает, что ты жив, но я убедил его никому не сообщать обитом, пока дела немного не утрясутся.
— А как же в больнице?..
— Я записал тебя как Томаса фон Хайлица.
Старик вышел из палаты, а Том несколько секунд тупо глядел в стену. «Помни, что ты останешься для всех мертвым...»
Медсестра из дневной смены зашла в комнату с подносом, быстро улыбнулась Тому, заглянула в его карточку и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176