В моем шкафу не оказалось ни одного платья, которое привлекало бы мое внимание или хоть в малейшей степени соответствовало облику, сложившемуся в моем сознании. В конце концов я выбрала платье из бледно-зеленого шифона.
Перед самым отъездом Генри преподнес мне огромную розовато-лиловую орхидею, которую я приколола к плечу. Увидев цветок, Анжела презрительно фыркнула.
— Странный выбор для молодой девушки, — проворчала она. — Почему ты не купил для нее розу или камелию?
— Она достойна самого лучшего! — заявил Генри.
— Под этим ты подразумеваешь «самого дорогого», — холодно заметила Анжела. — Даже несмотря на то что это может оказаться полной безвкусицей.
— Но мне нравится орхидея, — запротестовала я. — Если бы Генри принес розу или какой-нибудь другой цветок из тех, что я вижу на дебютантках, я пришла бы в бешенство. Одна из них вчера появилась с букетом ландышей на макушке. О! Какое платье! Ну почему я не могу одеваться так же, как ты, Анжела!
Анжела надела черное, усыпанное блестками, платье, которое облегало ее как перчатка и все сверкало и мерцало, когда она двигалась.
— Для этого тебе пришлось бы здорово похудеть, детка! — ответила она.
И вот настал момент, когда мы втроем отправились в Чедлей-Хаус. В отличие от остальных, которыми владело веселое возбуждение, меня охватывала тревога. И причина была вовсе не в том, что я ехала на прием в один из самых знаменитых домов Лондона, а в том, что больше всего на свете мне хотелось вновь увидеть сэра Филиппа.
С того дня, когда мы познакомились, я ни на минуту не переставала думать о нем, к тому же я многое узнала о его семье. Я не решилась признаться Анжеле, что все, связанное с ним, меня очень интересует — во всяком случае мне не хотелось рассказывать ей о том, что я купила книги о семье Чедлеев и о сокровищах Лонгмор-Парка. Я спрятала их в своей спальне и читала по утрам. В книге о Лонгмор-Парке было много репродукций семейных портретов, и я обратила внимание, что сэр Филипп очень похож на своих предков. Один портрет, написанный Ромнеем, я разглядывала особенно долго. Если бы не одежда тех времен и другой цвет волос, его можно было бы считать портретом сэра Филиппа.
Уже когда мы подъезжали к Чедлей-Хаусу, мы с Анжелой надели перчатки: она — черные, до самого локтя, а я — коротенькие, в викторианском стиле, того же цвета, что и платье. На запястьях мои перчатки застегивались бриллиантовой пуговицей.
Мы оказались в огромном мраморном холле, где оставили наши меховые манто, и меня вновь охватили беспокойство и страх. Предводительствуемые Анжелой, мы стали подниматься по лестнице, на верхней площадке которой нас встретил сэр Филипп.
— Как поживаете, леди Анжела? — спросил он. Протянув мне руку, он, как мне показалось, очень холодно добавил:
— А вы как поживаете?
Я почувствовала себя подавленной. Мне трудно объяснить, почему я так ждала нашей встречи. Теперь же я поняла, что насколько глупо было надеяться, будто и он, против всякой логики и здравого смысла, будет с таким же нетерпением этого ждать.
— Здравствуйте, Уотсон, — обратился он к Генри. — Рад вас видеть.
Мы направились в большую гостиную, где уже собрались другие гости. Они переговаривались и потягивали коктейли, которые разносили лакеи в напудренных париках. Анжела, знакомая с некоторыми гостями, направилась к ним, чтобы поздороваться, а мы с Генри остались вдвоем.
— Что ты скажешь насчет этих картин? — спросил он.
Я вздрогнула, так как была поглощена тем, что наблюдала за сэром Филиппом, который приветствовал тех, кто прибыл вслед за нами.
— Очень красивые, — ответила я.
— Они стоят четверть миллиона, — сообщил Генри.
Я с усилием заставила себя переключить внимание на своего зятя.
— А чем еще мне следует восхищаться? — поинтересовалась я.
— Последней реликвией ушедшего века, — сказал он. Я вопросительно посмотрела на него, и он объяснил:
— Я имею в виду тот факт, что ты находишься в одном из немногих оставшихся частных особняков, где можно увидеть представление подобного рода. Но это вопрос времени и роста налогов, когда Чедлей-Хаус постигнет участь остальных. Он превратится в музей, или им завладеет какая-нибудь фирма — и конец приемам.
— Прекрати! — воскликнула я. — Ты говоришь ужасные вещи!
— Но это правда, — промолвил Генри, причем в его голосе слышалось явное удовольствие.
Мне показалось, что его возмущает, как сэр Филипп чтит традиции. Деньги Уотсонов, сделанные на торговле пивом, не могли купить того, что сэр Филипп унаследовал от своих предков — не только дом, картины, гобелены, но и ощущение преемственности поколений, надежности и стабильности. Даже облик нашего хозяина свидетельствовал об этом. Исчезни его богатство, он все равно обладал бы тем, что всегда останется недоступным Генри. Бедный Генри, у него есть только деньги, которые не смогли принести ему счастья. Мне захотелось утешить его, но внезапно Генри легонько толкнул меня и проговорил:
— Вон идут герцог и герцогиня.
Я повернулась и увидела появившихся в дверях самых молодых и очаровательных представителей королевской семьи. Сэр Филипп провел их в гостиную и по очереди представил гостей. Преисполнившись гордости собой, я присела в реверансе, но тут подошла Анжела и прошептала:
— Перестань таращиться, Лин! У тебя сейчас глаза выскочат из глазниц!
Я смутилась. Но Анжела была способна обескуражить кого угодно. Я чувствовала, что для нас с Генри она была той самой ложкой дегтя в бочке меда. И все же мы оба любили ее.
Ужин превратился для меня в кошмар. Меня усадили между двумя напыщенными старцами, у которых совсем не была желания беседовать со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83