— Почему вы не предложили мне стать диктатором? — шутливо проговорил он.
— Потому что, как мне кажется, из вас получился бы плохой диктатор, — призналась я.
— Честный ответ, — заметил он. — А почему? Я поняла, что теперь мне будет нелегко что-либо объяснить ему. Так как сэр Филипп меня разочаровал. Полагаю, в моем воображении все еще жил детский образ сказочного рыцаря, который надевает доспехи, пристегивает меч и отправляется в странствие, помогая по дороге слабым и обездоленным. Действительно, в сэре Филиппе было нечто такое, что заставило меня увидеть в нем одного из рыцарей короля Артура. Он великолепно вписался бы в картинки, которые я видела в зачитанной до дыр книге, когда мне было двенадцать. Временами я замечала у него такой же суровый взгляд, мне казалось, что он заглядывает в далекое будущее в неустанных поисках Чаши Грааля. Теперь же я поняла, что на самом деле он смотрел в прошлое. Как странно, подумала я, что все эти годы он находился во власти одной женщины, которая практически остановила его жизнь, подавила все его желания и склонности, лишила его радости.
— Ну? — Его голос вывел меня из задумчивости. Я сообразила, что молчание мое затянулось, и я не ответила на его последний вопрос.
— Простите, — проговорила я. — Я думала о вас.
— И что же вы думали? — спросил он.
— Пока что у меня нет желания рассказывать вам, — ответила я. — Пусть мои слова не покажутся вам смешными, но я еще плохо вас знаю. Я не хочу спешить с выводами — в противном случае у меня может создаться неверное представление о вас.
— Это значит, что вы не очень высокого мнения обо мне, — заметил он.
— Трудно сказать, — проговорила я. — Я слышала много сплетен о вас, и у меня сложился образ, который, как я сейчас поняла, оказался неверным. Я не хочу сказать, что разочарована, — просто я боюсь еще раз ошибиться.
— Скажите, почему вы вообще думаете обо мне?
— спросил он.
Я покраснела. Этот вопрос оказался для меня неожиданностью. Я отвернулась, сделав вид, будто наблюдаю за появившимися на поле игроками.
— Мне кажется, очень многие думают о вас, — с трудом выговорила я. Он вздохнул.
— Если бы вы только знали, как мне хочется от них спрятаться, — признался он. — Однажды мне удалось сбежать на несколько лет — полагаю, вам уже рассказали об этом. Я жил в полном уединении в Индии, в горах. И тогда я понял, что ненавижу людей за их любопытство и въедливость, за то, что они всем лезут в душу.
— Мне кажется, это своего рода страх, — заметила я.
— Страх? — удивился он. — Почему?
— Многие боятся, что окружающие узнают или поймут гораздо больше, чем они сами, — ответила я. — Главным образом в том, что касается реальных вещей: жизни, истины, эволюции человечества. Естественно, они не осознают, что ими движет, но инстинктивно пытаются себя защитить и поэтому везде суют свой нос, и особенно в личную жизнь и чувства других.
— Замечательная теория, — сказал он. — Но если бы у вас, подобно мне, была причина ненавидеть все человечество, вы увидели бы, что трудно найти для окружающих какие-либо оправдания. Вы с наслаждением наблюдали бы, как они погружаются в болото подлости.
Он говорил с таким жаром, что я поняла: как бы он ни пытался забыть о нанесенных обидах и покончить с прошлым, рана все еще дает себя знать.
— Мы не можем существовать вне общества, — мягко проговорила я. — Хотя допускаю, что мужчины более независимы, чем женщины, — какая женщина согласится жить в горах, пусть даже недолго? Одиночество приводит их в ужас.
— Мужчина тоже может быть одиноким, уверяю вас, — печально заметил он.
— Если бы мужчина и женщина могли бы устоять против заложенной в них тяги к обществу, — продолжала я, — мир перестал бы существовать, не так ли? Страх одиночества — один из самых сильных стимулов, испокон века заставлявший человечество находить себе пару.
— Вы считаете, что женитьба или замужество могут спасти человека от одиночества? — спросил он. — Разве человек не будет чувствовать себя страшно одиноким, если он свяжет свою жизнь с тем, кого он не любит?
Я подумала об Анжеле и ответила:
— Не знаю. Мне кажется, уж лучше выйти замуж за зануду, который будет пилить тебя день и ночь, чем остаться одной. Рассмеявшись, он поднялся.
— Пойдемте выпьем чаю, мой маленький философ, — предложил он. — Игра неинтересная, нет смысла тратить на нее время.
За все время никто из нас ни разу не бросил взгляд в сторону игроков, и я почувствовала угрызения совести. Я подняла свою шляпку и последовала за ним к зданию клуба, перед которым были расставлены столики под зонтиками.
Мы пили чай молча. Я обдумывала только что состоявшийся между нами разговор и обнаруживала, что каждое замечание сэра Филиппа заключало в себе более глубокий смысл, чем могло показаться. Я очень сожалела, что так мало знаю о нем и о событиях, которые сыграли такую важную роль в его жизни.
Очень часто проходившие мимо столика люди приветствовали сэра Филиппа. Когда мы собирались уходить, к нам подошла разодетая дама лет сорока.
— Филипп! — возбужденно вскричала она. — Как я рада тебя видеть. Я просто счастлива!
— Здравствуй, Моника, — ответил сэр Филипп.
— Если бы я знала, что ты собираешься сюда, — продолжала она, — я попросила бы тебя подвезти меня. Мне пришлось ехать с этими страшными занудами Браун-Го, потому что машину, как всегда, взяла мама. Ты меня представишь?
— Познакомьтесь: леди Гвендолин Шербрук, — сказал он. — Леди Моника Шоу.
Леди Моника протянула руку и окинула меня внимательным взглядом, который, как я почувствовала, был полон неподдельного любопытства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83