— В порт.
Извозчик стегнул кнутом усталую лошадь, они тронулись с места, и Дорина оглянулась.
Среди гостей, покидающих дом, Максимуса Керби не было.
Она закрыла лицо руками. Ей нельзя больше встречаться с ним. Он презирал и ненавидел ее, но она любила его с такой силой, что каждую минуту могла выдать себя.
Когда он говорил о том, что женится на ней, он был просто вне себя от ярости, но если бы даже он повторил свое неслыханное предложение на следующий день, ей все равно не оставалось бы ничего другого, как отказаться.
Было бы невыносимой мукой сознавать, что он женится на ней лишь для того, чтобы спасти свою гордость, что он ненавидит ее, потому что она принимала участие в обмане, с помощью которого его завлекли в ловушку.
Все начинания Максимуса Керби были поразительно успешными, за исключением женитьбы.
Сможет ли он когда-нибудь простить ее или хотя бы терпеть ее присутствие, забыв о том, что она, хотя и без умысла, была причастна к его единственному провалу?
Она страстно, беззаветно любила его. Он пробуждал в ней чувства, которыми она была не в силах управлять, и поэтому ей ничего не оставалось, как расстаться с ним.
«Я не могу его больше видеть… не могу!» — говорила себе Дорина.
Экипаж остановился у причала, и, выглянув в окно, Дорина увидела множество корабельных огней, красных и зеленых, которые отражались в ночном море.
Она была уверена, что билетные кассы работают, потому что многие корабли отплывали на рассвете.
Она приказала извозчику подождать, а сама пошла по набережной в контору пароходной компании, стены которой были обклеены объявлениями. Там же висел длинный список предстоящих рейсов.
Она не стала изучать его, а спросила у клерка-китайца, когда отплывает следующий пароход.
— Через пять минут, — ответил тот. — Правда, это грузовое судно, но оно берет на борт и пассажиров.
— А куда оно направляется? — спросила Дорина.
— В Джакарту, — ответил клерк.
Дорина даже не могла сообразить, где это, но какое это имело значение?
— Мне нужна каюта первого класса.
— На этом пароходе всего одна каюта для пассажиров, — сказал клерк, — и она свободна.
Он дал ей билет, по-видимому совершенно не удивленный ее внешним видом и тем фактом, что дама в вечернем туалете выражает желание отплыть немедленно на грузовом судне.
Дорина открыла ридикюль и пришла в смятение, обнаружив, что у нее нет с собой денег.
На мгновение она испугалась, что ей не удастся бежать, но тут же вспомнила про бриллиантовую брошь, которая была приколота к ее платью.
Она отстегнула ее и положила на конторку перед клерком.
— Это очень дорогая вещь, — сказала она. — Я хочу обменять ее на деньги.
Его невозмутимое азиатское лицо осталось бесстрастным. Он взял брошь, получше рассмотрел ее при свете масляной лампы, и затем постучал в стену.
Последовало несколько мгновений томительного ожидания, наконец открылась внутренняя дверь, и появился старый китаец с длинной седой бородой.
Мужчины обменялись несколькими словами. Достав лупу, старик взял брошь и пристально изучил ее. Затем он направился в дальнюю комнату.
Дорина догадалась, что такие сделки для них не редкость. Подобный бартерный обмен был для китайцев привычным делом. Веши, какими бы они ни были, всегда можно обменять на деньги.
Старик вернулся в контору и что-то сказал клерку, который тут же перевел его слова Долине.
— Эта брошь стоит сто пятьдесят фунтов. Мы можем дать вам восемьдесят.
— Я согласна.
Она чувствовала, что ей надо было поторговаться, но у нее было лишь одно желание — успеть сесть на пароход, отплывающий через несколько минут.
Клерк отдал ей деньги, вычтя предварительно стоимость билета. Она взяла их, расплатилась с извозчиком, кое-как запихнула оставшиеся купюры в ридикюль и побежала вдоль причала.
Была еще глубокая ночь, но когда она наконец добралась до парохода, на востоке показались первые золотые блики рассвета, и темнота стала редеть.
Судно оказалось очень маленьким и убогим, всего с двумя палубами, на нижней из которых толпились нищие китайцы и малайцы, пытающиеся поудобнее устроиться между коробками и тюками с грузом, рядом с животными и птицами клетках.
Отдельные сходни вели на вторую палубу. Они были очень крутыми, и Дорина подобрала юбки, чтобы случайно не споткнуться о свою газовую оборку.
Матрос-китаец проводил ее в каюту, которая располагалась совсем рядом с дымовой трубой. Дорина подумала, что позже здесь станет невыносимо жарко.
Но какое это имело значение!
Она уезжает, и то, что голая каюта с двумя жесткими койками, столом и стулом больше напоминала тюремную камеру, было несущественно.
Матрос вышел и закрыл за собой дверь. Дорина прошлась по грязному деревянному полу, остановилась у иллюминатора и стала смотреть на гавань.
На востоке вставало солнце, сверкая и отражаясь от поверхности воды и заливая все вокруг золотым сиянием.
Глядя на Сингапур сквозь толстое стекло иллюминатора, Дорина прощалась со всем, что было дорого ей в жизни.
Как жаль, что ей не дано было стать частью этого мира! Уезжая, она оставляла здесь свое сердце.
Глаза ее наполнились слезами, а при воспоминании о поцелуях Максимуса ее словно обожгло пламенем.
Она испытала в его объятиях такое восхитительное, упоительное чувство! Именно поэтому она не могла позволить, чтобы он своей ненавистью разрушил это волшебство.
— Я люблю тебя! — громко прошептала она, глядя на море, сверкающее золотом в лучах солнца. — Я люблю тебя… но я не смогу переносить твоего презрения.
Она услышала, как ударили в корабельный колокол, а затем что-то загудело в дымовой трубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54