со временем он остепенится и будет таким же рачительным помещиком, как и вы.
— Хотелось бы надеяться, искренне хотелось бы, — пробормотал маркиз.
И тотчас, как бы желал переменить тему, он произнес:
— Хочу поговорить с тобой об этом нашем новом арендаторе. Мне кажется, я дал ему не совсем ту работу, к которой он пригоден. Я поручил…
Уже почти стемнело, когда они вернулись в Баквуд.
Конькобежцы в это время были поглощены какой-то шальной игрой вокруг бильярдного стола, сопровождавшейся шутками и тем, что Уоррен про себя назвал «жеребячьей возней».
Казалось, Магнолия совершенно счастлива, и он подумал, до чего же мило она выглядит с раскрасневшимися щеками и слегка растрепанными волосами.
Он хотел обнять и поцеловать ее, но, когда попытался увести от остальных, она шепотом возразила, что будет ошибкой, если они сейчас удалятся вместе.
— Я люблю тебя, дорогой, — мягко сказала она, — но мы должны быть очень, очень осторожны!
Он счел это разумным, поэтому направился, в кабинет просмотреть газеты, доставленные из Лондона.
Читая, он радовался своей несказанной удаче..
Ведь он нашел девушку, умеющую приспосабливаться к любой среде, так что из нее, несомненно, получится идеальная жена.
Спустя четыре дня, когда он вез Магнолию обратно в Лондон, произошло крушение всех его надежд — это было подобно взрыву бомбы.
Оглядываясь в прошлое, он понял, что только из-за своей тупости и слепоты не сумел раньше сообразить, что же в действительности происходит.
По вечерам в Баквуде устраивались танцы, на которые по приглашению Реймонда слетались молодые люди, живущие по соседству.
Некоторые гостили в доме, иные прибывали после обеда.
Он был весьма искусным организатором.
Наряду с более сдержанными танцами вроде вальса, когда Магнолия танцевала с Уорреном, бывали и шумные лансье, кадрили и шотландские рилы, когда девушек подбрасывали в воздух под восторженные выкрики.
Все это забавляло молодежь, но Уоррену вдруг пришло на ум, что он, пожалуй, уже староват для таких бурных развлечений.
Тем не менее сам принц Уэльский ввел в моду розыгрыши и шутки, а также «жеребячью возню» во время вечеринок, которым и Уоррен с удовольствием предавался всего несколько лет назад.
А теперь он стал отдавать предпочтение игре в бридж.
Тогда-то он и увидел, накануне их возвращения в Лондон, как Реймонд шепчет что-то Магнолии, и невольно задумался, какие у них могут быть тайны.
Однако минутная вспышка мнительности тотчас была заглушена мыслью, что если они станут хорошими друзьями, то это не так уж плохо.
Потом они ехали в забронированном купе, и Магнолия с некоторой робостью сказала ему:
— Я должна тебе кое-что сообщить, Уоррен.
— Что именно, моя драгоценная? — оживился он. — Послушай, говорил ли я тебе, какая ты сегодня красивая? Всякий раз, когда я смотрю на тебя, я замечаю: ты становишься еще краше, чем вчера!
— Спасибо, — ответила она, — но ты должен понять: хоть я тебя по-прежнему люблю, я не могу выйти за тебя замуж.
— Что ты хочешь этим сказать?
Уоррен пришел в крайнее изумление, более того — ему почудилось, будто он не понял ее.
Она подняла на него молящие глаза.
— Я не хочу, чтобы ты на меня сердился.
— Конечно, я не буду сердиться на тебя! Да и как я могу! Однако я не возьму в толк, о чем ты говоришь.
— Я говорю, милый Уоррен, что, продолжая любить тебя, собираюсь выйти за Реймонда!
Уоррен безмолвно уставился на нее, у него было такое ощущение, будто его оглушили чем-то тяжелым: до его сознания никак не мог дойти смысл ее слов.
Спустя какое-то время он услышал свой голос, показавшийся ему чужим.
— Выйти за Реймонда? Как ты можешь?!
Ведь он только в прошлом ноябре достиг совершеннолетия!
— Он хочет жениться на мне, но, конечно, мы обязаны подождать до конца моего траура.
— И ты правда думаешь, что можешь так поступить со мной? — Уоррен с трудом выталкивал слова из непослушных губ.
— Прошу меня простить, милый Уоррен, но ты должен понять.
— Что я должен понять?
Она медлила с ответом.
Тогда он догадался сам.
— Ты хочешь сказать, что Реймонд рано или поздно станет маркизом Баквудом?
— Ты сам говорил, что этот дом был бы мне под стать.
— Так вот в чем дело!
Ему показалось, будто поезд с головокружительной скоростью завертелся вокруг него.
Заметив наконец, что они подъехали к Педдинктонскому вокзалу, он сообразил, что Магнолия очень тонко рассчитала время своего признания — оно совпало с моментом их прибытия в Лондон.
Через минуту носильщик отворил снаружи дверь купе, появилась служанка Магнолии — конфиденциальный разговор больше не мог продолжаться.
Магнолию ждала закрытая карета.
Когда они подошли к ней, Уоррен приподнял шляпу в знак прощания и пошел прочь.
Он не произнес ни единого слова с тех пор, как сошел с поезда.
Только в наемном экипаже с высокими козлами для кучера, который вез его в клуб, Уоррен обнаружил, что дрожит от гнева.
В то же время чувство безвозвратной потери полностью овладело всем его существом, создавая впечатление, будто само небо раскололось и обломки рушатся ему на голову.
Он любил Магнолию до сего момента, как никогда в жизни никого не любил, и верил в искренность ее чувства.
Теперь обрывки разговоров начали воскресать в его памяти.
«Опасаюсь, мы вовсе не будем богаты, драгоценная моя, — говорил он ей когда-то. — Хотя мой отец и получил необычайно щедрое содержание от дяди, мне придется по-прежнему обеспечивать мою мать».
«Я люблю тебя за то, что ты — это ты! — отвечала Магнолия тихим, нежным голосом. — Даже если б у тебя не было ни гроша за душой, я бы все равно тебя любила!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42