— Я сегодня упала, — сказала ему императрица.
— Какого дьявола! — воскликнул Бэй Миддлтон. — Куда смотрел полковник Хант? Мне казалось, мадам, он должен был сопровождать вас на охоте до моего прибытия.
— Правильно, — подтвердила императрица. — Но я потеряла его. Как и его коня. Это был светло-гнедой конь, которого я хотела купить у него.
— Я знаю, о каком вы говорите, — сказал Бэй Миддлтон. — Это хороший конь.
— Я тоже так думаю, — кивнула императрица. — Но когда я сказала полковнику, что хочу купить его, он отказал мне. Я начала спор, а он говорит: «О нет, ваше величество! Теперь я не продам его вам даже за всю Австрию!»
Гости рассмеялись, а принц Рудольф заметил:
— Вот видите, Бэй, вам придется поберечь свои лавры. Иначе галантный полковник обставит вас.
— Ну что ж, посмотрим, — ответил Бэй Миддлтон и улыбнулся императрице.
Это была добрая дружеская улыбка человека, который восхищается женщиной и относится к ней с братской любовью. И в глазах императрицы, когда она посмотрела на него, не было и намека на кокетство; в них отражалось только стремление поговорить с человеком, который больше других понимает в интересующем ее предмете.
— Мне нужно столько вам рассказать о лошадях, Бэй, — начала императрица, но ее прервал дворецкий, объявивший, что обед подан.
— Пойдемте, — сказала она. — Вы все, должно быть, проголодались.
Она подала руку Бэю Миддлтону, и он повел ее в обеденный зал. Кавалером Гизелы оказался граф Ганс Лариш, с которым ей поначалу трудно было вести разговор, пока они не затронули тему выездки лошадей, после чего ей нужно было только откинуться на спинку стула и слушать.
Обед превзошел своим великолепием все, что Гизела видела до сих пор. Стол украшали золотые чаши и розовые гвоздики, еду подавали на золотых и серебряных тарелках, причем каждое блюдо превосходило предыдущее оригинальностью и изысканностью.
Гизела заметила, что императрица почти ничего не ест. Она отказалась от всех вин и отпивала по маленькому глоточку молоко из стакана. Съев несколько ложек бульона, императрица молча отсылала взмахом руки все остальные блюда, пока не подали десерт. Бэй Миддлтон попытался уговорить ее попробовать хоть что-нибудь, но она покачала головой.
— Я должна думать о своем весе, — сказала императрица. — Препятствия в этой местности требуют легких прыжков.
— Я же говорил, что здесь самое лучшее охотничье угодье во всей Англии! — воскликнул Бэй Миддлтон. — Разве не так, сквайр?
— Безусловно, одно из самых лучших, — сдержанно согласился сквайр. — Но думаю, вы нашли бы угодья «Куорна» не хуже.
— А вот тут я с вами не соглашусь, — возразил Бэй Миддлтон, и начался спор, в котором все приняли участие, выкрикивая мнения, возражая, смеясь и рассказывая охотничьи истории одну лучше другой или по-доброму подсмеиваясь над рассказчиком, но так, чтобы никто не обижался.
Гизела была изумлена. Она всегда полагала, что на званых вечерах принято разговаривать исключительно с соседом справа или слева и что общий разговор за столом ведется разве что в детской или в комнате для прислуги. А сейчас происходило то, что она и представить себе не могла: она участвует в беседе, ее спрашивают о чем-то, выслушивают ее мнение. Обсуждали преимущества свор гончих, мастерство распорядителей охоты и доезжачих и, естественно, как они ни старались уйти от темы, разговор неизменно возвращался к лошадям — их достоинствам, характеристикам и цене. Гизела поразилась, узнав, что императрица часто за день меняла трех лошадей. Но и в этом случае, как императрица заверила присутствующих, она не забывала свои каждодневные гимнастические упражнения — утром и вечером. Гизеле захотелось узнать, какие именно, но постеснялась спросить.
— Вы навредите себе чрезмерными нагрузками, — обеспокоенно заметил Бэй Миддлтон. Императрица покачала головой.
— Вы все хотите, чтобы я превратилась в толстую фрау. А я хочу оставаться стройной, гибкой и молодой. В точности, как мисс Мазгрейв.
Говоря это, она посмотрела на Гизелу и, к смущению девушки, все за столом тоже обратили на нее свои взоры.
— Вы примерно одного роста и телосложения, — произнес Бэй Миддлтон, как будто удивившись, что кто-то смеет подражать императрице хоть в чем-то.
— А больше вы ничего не заметили? — поинтересовался принц Рудольф.
— Нет. А что? — спросил Бэй Миддлтон.
— Тогда посмотрите повнимательнее, — велел ему принц.
— Господи! Теперь, когда вы сказали… мне кажется… — начал Бэй Миддлтон, но императрица подняла руку:
— Довольно, джентльмены. Дамам пора выйти из-за стола. Не слишком долго засиживайтесь за своим портвейном. Это просьба, а не приказ.
Она улыбнулась Бэю Миддлтону, а он взял ее руку и поднес к губам.
— Мы присоединимся к вам через несколько минут, мадам, — пообещал принц Рудольф, когда императрица проходила мимо него, и добавил, но так тихо, чтобы услышала только она:
— Каждая минута, проведенная не с вами, потрачена зря.
Императрица улыбнулась ему из-под длинных ресниц и вышла из комнаты, уводя за собой дам. В гостиной она грациозно опустилась на диван и пригласила Гизелу сесть рядом с ней.
Графиня Фестетич подошла к фортепиано и начала тихо играть; вторая фрейлина вышла из комнаты, и на какое-то время Гизела осталась с императрицей фактически наедине.
— Расскажи мне о себе, дитя, — попросила императрица. — Сегодня, когда я упомянула твое имя, кто-то сказал мне, что тебе нелегко живется с тех пор, как умерла твоя мать.
— Да… нелегко, — подтвердила Гизела.
— Мне очень жаль, — искренне посочувствовала императрица. — Наверное, мне следовало бы пригласить сюда и твою мачеху, но мне этого так не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67