— Я не осмелилась захватить что-нибудь еще, мисс, — пояснила Элси. — Боялась, повар спросит меня, кому это предназначается.
— Я и так очень благодарна тебе, Элси, — сказала Гизела, — и не хочу навлечь на тебя неприятности, — О, мисс! Не могли бы вы взять меня с собой? — попросила Элси. — Когда вас не будет, жизнь здесь станет невыносимой. Знаете, какова наша хозяйка. Вы единственная, кто относится ко мне по-человечески.
— Я бы очень хотела взять тебя с собой, Элси, — сказала Гизела. — Но я сама пока не знаю, что буду делать. Элси переменилась в лице.
— Она выставляет вас из дома? — возмутилась горничная. — Нет у нее никакой совести!
— Тише, Элси, ты не должна ничего говорить. Иначе она тебя тоже прогонит. И рекомендаций не даст. Элси выглядела очень серьезной.
— Мне все равно, лишь бы быть с вами, мисс. Но дело в том, что я почти все свои деньги отсылаю матери. Она у меня старенькая и не может столько работать, как раньше.
— Оставайся здесь, — сказала Гизела. — Если я когда-нибудь смогу помочь тебе, то сделаю это непременно. Если обстоятельства сложатся так, что я смогу послать за тобой, обещаю, что ни секунды не стану медлить.
Элси просияла.
— О, благодарю вас, мисс. Это дает надежду. Я буду каждую ночь молиться за вас. Непременно. Куда вы едете?
— Не знаю, — ответила Гизела.
— Если вы хотите найти место, мисс, вам лучше ехать в Лондон. Мне говорили, в Лондоне полно мест. Я и сама поехала бы, если бы подвернулась такая возможность. Моя матушка всегда говорит, что в Лондоне все девушки попадают в беду, но мне думается, все же не все.
— Да, наверняка, не все, — повторила Гизела. — Ты права, Элси. Я поеду в Лондон.
Элси помогла уложить в сундук всего несколько вещей, принадлежавших Гизеле, поверх тех, что там уже были. Гизела присоединила к ним потертую библию, подарок матери, свой охотничий кнут и лисий хвост, врученный на охоте, когда ей исполнилось только пять лет.
— И это все, мисс? — удивленно спросила Элси.
— Да, все, — подтвердила Гизела.
В самом деле, не очень много для двадцати лет жизни.
«Мой уход вряд ли кто заметит», — подумала Гизела, ощутив внезапную боль от этой мысли.
— Не могу понять, почему хозяйка не позволила вам остаться до похорон, — сказала Элси. — Ведь должна же она соблюсти хоть какие-то приличия.
— Я все равно не смогла бы пойти на похороны, — ответила Гизела — У меня нет подходящего платья.
Отвечая Элси, Гизела понимала, что именно по этой причине мачеха торопилась от нее избавиться. В ее чувстве к падчерице слились воедино и ревность, и ненависть, и какая-то извращенная жажда мести, и, конечно, стремление сохранить деньги. Даже она не могла позволить, чтобы Гизела появилась перед людьми в своем старом коричневом платье и старомодной шляпке. Поэтому гораздо выгоднее было отослать ее прочь, отделаться от нее как можно скорее. Немногие поинтересуются ее судьбой, даже сомнительно, что кто-нибудь вообще заметит ее отсутствие. Но появись она на похоронах, языкам нашлась бы работа, и поползли бы сплетни, что дочь одета не должным образом. Да, леди Харриет была довольно сообразительна, если дело касалось денег.
Когда, все было сложено, Гизела посмотрела на часы.
— Половина десятого, — сказала она. — К ней уже заходили?
Элси покачала головой.
— Еще нет, — ответила она. — Хозяйка сказала, что позвонит, когда проснется. Вы уедете, не попрощавшись?
— Я не могу так сделать, — призналась Гизела. Но не добавила при этом, что причина здесь вовсе не в привязанности или вежливости, а просто ей» нужно было получить обещанные деньги.
Пробило одиннадцать часов, когда, наконец, леди Харриет проснулась, и Элси прибежала в комнату Гизелы сообщить, что хозяйка хочет ее видеть.
— Она опять не в настроении, — сказала служанка. — Так что не задерживайтесь у нее долго, мисс.
— Постараюсь пробыть там ни на секунду больше, чем понадобится, — уверила ее Гизела. , Хотя она знала, что сейчас увидит мачеху скорее всего в последний раз в своей жизни, ее захлестнул обычный страх, и сердце бешено заколотилось, когда она вошла в большую спальню с легкомысленным убранством в розовых тонах, совершенно не подходящим для худой наружности леди Харриет.
Хозяйка Грейнджа сидела в кровати, закрутив редеющие волосы на папильотки и накинув теплую шаль на ночную кофту всю в оборочках, небесно-голубого цвета, который только подчеркивал желтизну ее кожи. Гизела остановилась у кровати и ждала, словно служанка, явившаяся за расчетом.
— Надеюсь, ты ничего не прихватила из вещей, тебе не принадлежащих, — резко проговорила леди Харриет.
— Конечно, нет, — отозвалась Гизела.
— Никаких «конечно, нет» быть не может, — оборвала ее мачеха, — Я не доверяю тебе. Если бы я не чувствовала себя так плохо, то пошла бы взглянуть на твой сундук, чтобы точно знать, что именно ты взяла.
— Если вам угодно, я принесу его сюда, и вы посмотрите сами, — предложила Гизела.
— Я не потерплю никакой дерзости с твоей стороны, — отрубила леди Харриет. — Подай мне шкатулку со стола.
Гизела принесла шкатулку, и леди Харриет открыла ее ключом, который носила на жемчужном браслете. В шкатулке, как видела Гизела, было полно золотых соверенов. Леди Харриет отсчитала десять монет, ощупав каждую своими костлявыми пальцами, словно никак не могла расстаться с ними.
— Вот десять фунтов, — произнесла она, наконец, — И можешь благодарить небо, что я так щедра к тебе. Это больше, чем ты заслуживаешь. А теперь я скажу тебе спасибо, если увижу, как ты выметаешься отсюда. И не вздумай приползти просить еще денег, потому что ничего не получишь.
— Этого не будет никогда, — сказала Гизела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67