- Уж так прямо и за борт! Я ведь как-никак гость, а не персидская
княжна.
- Хамская песня. С детства ее ненавидела. И никакой он не бунтарь,
этот ваш Стенька, а просто бандит и хам!
Лично я тоже не в восторге от "донского казака", но все же не спешу
соглашаться с Людмилой. Я хотел бы вернуться к интересующей меня теме.
- Между прочим, - говорю, - не мешало бы навестить мать. Нужна масса
всяких мелочей, и питание там дрянное.
- А вы откуда знаете? И вообще вы не мент случайно?
Глаза ее холодны и колючи. Я их знаю. Такие глаза бывают у классовой
борьбы. Они бесполы, как беспола ненависть.
Про ненависть и спрашиваю:
- ...вы еще так молоды. Откуда она у вас?
- Слишком много чести, чтобы их ненавидеть. Я их презираю!
Но вот тут-то ты меня не обманешь, красавица! Типично уголовное
явление: желаемое принимается за действительное. Хотелось бы презрения,
но, в сущности, всегда лишь страх и ненависть.
- Я их презираю, - сверкает глазами Людмила, - это самые тупые
двуногие. Они думают, что служат закону, а всегда только холуи у тех, в
чьих руках пирог! Они все одинаковые. Все! Все! Все! Они нужны, не спорю.
Как половые тряпки, как сапожные щетки, сапожным щеткам все равно, кому
чистить сапоги. Холуи! И чаще всего продажные, точнее, подкупные. У всех у
них своя цена. Один подешевле, другой подороже, но продаются все!
- Так уж и все! - усмехаюсь.
- Если кто и есть некупленный, так это только означает, что ему еще
не предложили его цены, или он в академию готовится, или просто трусит
брать. Вот таких много. Сами трусят, а представляются как неподкупные.
Таких не покупают, таких пугают. Саранча!
Она выговорилась, а возможно, ей показалось, что злоба может тенью
упасть на ее красивые черты и исказить их, и потому, вероятно, она вдруг
как-то поспешно улыбается и прежним ленивым тоном отмахивается от темы.
- Да ну их! А на счет мамы не беспокойтесь. Она там будет иметь все.
Если нельзя купить свободу, то можно по крайней мере купить привилегии в
неволе. Хотя...
Что-то похожее на испуг мелькает в ее глазах. Только мелькает, и
снова ничего, кроме обычной женской тайны...
- А вы действительно не понимаете моря или кривляетесь?
Меня всегда шокировала эта удивительная способность женщин мгновенно
устанавливать равенство, будь ты хоть семи пядей во лбу, тебя похлопают по
плечу, и напрягайся, чтобы на следующем этапе общения вплотную не
познакомиться с каблучком хамства. Не о всех речь, конечно, но часто, черт
возьми...
- Да, пожалуй, я не понимаю моря. Я ведь впервые...
Глаза ее просто взрываются изумлением и жалостью ко мне.
- Да как же вы смели прожить жизнь, ведь вам уже не сорок, прожить и
не увидеть моря! Вы или очень холодный, или очень ленивый человек! Разве
вы не знаете Айвазовского? Знаете ведь!
- Ну, конечно...
Сейчас она утопит меня в своем презрении. Я набираю побольше воздуха,
чтобы не захлебнуться.
- Видеть изображение и не захотеть увидеть натуру! Считайте, что вы
зря прожили половину вашей жизни! Смотрите же во все глаза, вы еще хоть
что-нибудь можете наверстать!
Я смотрю не во все глаза, я смотрю в ее глаза и теряюсь, и забываю,
кто она, эта морская фея, и мне грустно. Боже, как мне грустно, я бы
выпрыгнул в море, да мы уже больно далеко от берега, доплыву ли? К тому же
волны. Они подшвыривают наш катерок весьма ощутимо.
Глохнет мотор. Валера выключил его и теперь, чуть ли не перешагивая
через меня, поднимается на палубу и устраивается рядом с Людмилой на том
самом месте, которое я не поспешил занять.
Понимаю, такая программа. Уходим в море, выключаем двигатель,
загораем, доверившись произволу волн и течений.
Я точно помню, что согласился на эту прогулку из познавательных
соображений, но, увы! я никак не могу вспомнить, что именно я собирался
познавать, увязавшись третьим лишним... Я вопиюще лишний на катерке, я
лишний в морс... А до этого... Что было до этого? До этою была жизнь, в
которой я более всего боялся оказаться лишним и всем, что мне было
отпущено природой, упрямо доказывал обратное.
Всю свою жизнь я отдал политическому упрямству, никогда не жалел об
этом, а сейчас пытаюсь вычислить, сколько красоты прошло мимо меня, и
чтобы не получить уничтожающий ответ, пытаюсь определить красоту самого
упрямства. Только что-то не очень получается... Но все равно сейчас мне
хочется думать только о красоте, найти какие-то нетривиальные слова, чтобы
в одном суждении вместить весь смысл короткой человеческой жизни и ее
главное печальное противоречие между жалкой трагедией плоти и
величественно демонической трагедией духа...
А может быть, все проще. Может быть, мне просто нравится эта женщина
на палубе катерка, женщина, которую ни при каких обстоятельствах я бы не
хотел видеть своей, но смотреть и смотреть, и слушать ее ужасные речи, и
не противиться им, но изумляться тем бесплодным изумлением, которое ни к
чему не обязывает и не обременяет ответственностью, потому что женщина и
чужая, и ненужная, и можно даже испытать некую нечистую радость оттого,
что есть в жизни нечто, на что можно смотреть хладнокровно и
любознательно, не рискуя ни единой клеткой своих нервов.
- Все человечество делится на живущих у моря и не живущих у моря, -
говорит Людмила, вызывающе глядя мне в глаза.
- И в чем же преимущества первых? - спрашиваю.
И, наконец, прорезается Валера.
- Людочка хочет сказать, что, какие бы ни были у вас личные
достоинства, вы человек неполноценный, потому что только живущий у моря
есть существо воистину космического порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31