Мы им
любуемся и не предъявляем никаких претензий. Наше любование лишено
морализирования, оно эстетическое по определению. То есть женская красота
- это некая ценность, к которой следует относиться как к достоянию, а
всякое достояние подлежит некоему обеспечению. Разве в Нефертити
что-нибудь интересует нас, кроме самого факта ее существования. Мы
надеемся, что ее супруг фараон знал цену красоты своей жены, оберегал ее,
хранил как достояние и увековечил ее для нас, будучи убежденным в том, что
имеет дело с явлением вечной ценности.
Или вот Людмила. Ведь не о Нефертити я думаю, а о ней, выстраивая все
эти силлогизмы... Так если о ней, возможно, она заслуживает какого-то
особого к себе отношения со стороны общества. Во всяком случае, в себе это
особое отношение я ощущаю. Я не вижу ее ни женой своей, ни любовницей, но
я хотел бы, чтобы она где-то присутствовала в моей жизни, чтобы она была
где-то почти рядом и немного над. Своим пребыванием в поле моего зрения
она не затмит ничего, что мне дорого, как особенная красота байкальского
пейзажа не мешает мне быть влюбленным в российские холмы.
Ведь что-то же происходит нынче с нашей эстетикой. В прозу ломятся
матерщина и похабство, в поэзию фиглярство, в живопись безобразие, в
музыку какофония. Почтенные, степенные мужи в своих творческих эманациях
кривляются и выламываются, как мальчики в период полового созревания.
Подозреваю, что кого-то из них именно в этот переходный период заметила
публика, поощрила и обрекла на вечную озабоченность поощрением. Грустно.
И только природа, как шаловливых детей, стукает нас по пальцам, тычет
перстом в одуревшие лбы и подбрасывает то тут, то там свои шедевры,
образцы извечно прекрасного...
А со мной-то что за метаморфозы! Лишь днями назад стоял у моря и,
понося природу, отказывал ей в существовании. Но встретилась на пути (или
поперек) красивая женщина, и мысль крутится змеей и оправдывает,
оправдывает, и я не в силах контролировать мысль и склонен отказать ей в
реальности, готов признать ее производной и зависимой от каких-то иных
состояний, которые вовсе не хочется формулировать, потому что догадываюсь,
что формулировки эти унизят меня в собственных глазах, и как тогда я смогу
любить ближнего, если захлебнусь презрением к себе.
Нет, не должное настроение у меня сегодня, перед завтрашним днем.
Сегодня мысли мои должны быть просты, однозначны, строги. И я знаю, как
обрести это состояние, - надо стать злым. А это просто. Надо лечь на койку
и вообразить, что ты на тюремных нарах, и тотчас перед глазами возникнут
лица прапорщиков, капитанов, полковников - лица палачей; лица
следователей, прокуроров, судей - и это тоже лица палачей, с ними
возвратится и завладеет душой ощущение обреченности, расправы тупой и
бессмысленной, когда тебя обвиняют в том, что черное называл черным, а не
белым, как следовало бы по правилам, установленным самим сатаной, - и вот
уже злость туманит мозг, и скулы напряжены, и суставы пальцев хрустят, но
это не то состояние, которое нужно обрести, это всего лишь злость
бессилия. Аутотренинг продолжается. Исчезают лица врагов, и появляются
лица друзей, живых и погибших; погибших - это очень важно.
Погибшие - это те, кто лучше меня, потому что погибнуть мог любой, а
я все же выжил. Только нам известны и доступны те критерии, по которым мы
оцениваем и судим себя.
Там, в предгорьях Урала, проверялась не истинность наших убеждений, а
качество человеческого материала, который мы противопоставляли системе.
Всем предоставлялась такая возможность - проверить себя. Умники и хитрецы,
обманувшие эпоху и себя, не кривите физиономии, потому что, похоже, что
поезд ушел, и вам, возможно, уже никогда не узнать своей подлинной цены,
той самой, знание которой нужно только самому себе.
Вот на этой шкале ценностей уже в который раз я снова нахожу свое
скромное место, и именно скромность места преобразует злость бессилия в
злость веселую и трезвую. И пусть дело, что меня завтра ожидает,
смехотворно и не по существу, в нем даже нет риска и достаточно реальной
пользы, но все же это дело, а дело всегда было идолом интеллигента, и чем
большим идолом оно было, тем коварнее были последствия деятельности...
Но стоп. Нужно всегда контролировать мысль, потому что у нее есть
подлейшее свойство расслаиваться на противоположности, и тогда конец
всякому делу...
На мое счастье именно в эту минуту в камеру, прошу прощения, в
комнату возвращаются с прогулки мои товарищи по лечению. Их двое, и они
оба мне очень нравятся. У них есть то, чего мне уже никогда не обрести, -
спокойное отношение к жизни, такое отношение свойственно исключительно
участникам жизни, но не преобразователям ее. Я склонен допустить, что оно,
это отношение, является подлинно позитивным, то есть положительным
изначально, независимо от жизненных ситуаций и фокусов судьбы. Это тот
самый случай, когда собака лает, а караван идет. А может быть, это тот
самый случай, когда очень хочется верить, что истина - в глубинке и нужно
срочно опрощаться, чтобы приобщиться к истине и успокоиться, отдохнуть и
сменить идею на лопату, а она зазвонит в твоих окрепших руках камертоном
подлинности и полноты бытия.
- Ну, чего скучаешь? - говорит мне Андрюха, как он мне сам
представился, начальник цеха какого-то мудреного завода в Харькове. - Там
столько тоскующих бабенок бродит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31