Василию пришлось сделать усилие над собой, вспоминая, — это же испанка, для них месть куда серьезней, чем для нас.
— А вы мне сообщили очень радостную, очень необычную весть: что мой брат жив и даже находится на свободе. Лес, который вы описали, — это лес из лиственниц. У вас лиственница тоже растет, но очень высоко в горах. А у нас лиственница растет на Севере, там же, где ездят на оленях…
— Как у Андерсена?! — воскликнула Инесса.
«Да это же совсем девочка, боже ты мой… Ребенок, хоть и с такой… гм… гм… да».
— Почти как у Андерсена, Инесса, почти. Если мой брат сумел сбежать на Север, если он там затерялся — значит, может быть, он и уцелеет… И если мой сын или внук попадут в Россию и встретятся с потомками Александра (тут Инесса опять покраснела и быстро опустила голову)… Вы подали мне огромную надежду, Инесса. До этого у меня была только одна надежда, только на то, что я успею отомстить до того, как меня тоже убьют красные. Для этого мне нужно и кольцо… Я очень надеялся, что отец сумеет его найти, хотя бы одну половинку, и я смогу причинить врагам гораздо больше зла, чем мог сейчас…
Только совсем недавно у меня появилась надежда, что у меня в жизни будет что-нибудь большее, чем месть. Знаете, тут у вас, в нескольких лигах, живет и служит отец Хосе…
— Я знаю отца Хосе… Все его знают. В народе его считают святым.
— Ну вот, это мне и сказал отец Хосе… Что мне нужно иметь что-то большее, чем месть. Что-то, что займет больше места в душе и в моей жизни. Это было, кстати, за день до того, как меня ранило и я попал сюда… До встречи с ним я вообще смутно представлял, что я буду делать, когда кончится война… Думал, что, может быть, попаду на другую войну. А если будет нечего больше делать или постарею, пойду в монастырь. А отец Хосе посмеялся над этим и сказал, что в монастырь мне нельзя… А на следующий день меня ранило и я попал сюда, — закончил Василий, с улыбкой разводя руками и пожимая плечами.
— Перст Божий! — вырвалось у девушки.
— А если перст, то, может быть, вы скажете, что же вы видели, когда вчера прервали разговор?
К изумлению Василия, девушка опять запунцовела, решительно замотала опущенной головой и быстро направилась к дому. Удивление Василия Игнатьевича только усилилось оттого, что вместе с тем девушка явно кокетничала: выступала чуть ли не торжественным шагом, придерживая над землей руками пышную бело-черную юбку.
Только спустя несколько лет, уже когда маленький Игнасио перестал быть такой уж новостью, Василий Игнатьевич узнал, что тогда увидела его будущая жена, Инесса Мендоза. А увидела она комнату в этом самом доме. Обстановка комнаты была Инессе незнакомой, но почему-то казалась ей очень уютной. И в этой комнате сидел Василий Игнатьевич, еще больше заматеревший, тяжелый, и беседовал с каким-то милым юношей, в чьем лице странным образом смешивались черты Курбатовых и Мендоза. И было очевидно, что это и есть их общий сын… и именно он то ли сам попадет в Россию, то ли будет отцом того, который попадет.
Но обсуждать это с Василием… скажем так, — до решительных событий, Инесса была не способна, не то воспитание. А он раздражался и нервничал.
Даже в Испании, близ моря, бывает осень. Наливались соком фрукты; начали убирать зерно. В саду, среди оливок, гулко ухали совы. Бледный лунный серпик терялся между спелых апельсинов. Василий Игнатьевич стал быстро ходить, научился лихо вспрыгивать на коня. Воевать он все еще не мог… но не мог же он ничем не заниматься. В окрестностях создавалась милиция, нужен был тот, кто возьмется возглавить и обучить отряд.
Милиция и впрямь была нужна — места были очень неспокойные, в горах орудовали банды. Было очевидно, что как раз осенью, когда высоко в горах ляжет снег, коммунисты вынуждены будут спускаться вниз, к человеческому жилью, искать еды и тепла. Разве что в горах есть основательно приготовленные базы, на множество людей, с большими запасами еды… но в это верилось плохо.
Василия Игнатьевича взяли на службу охотно, даже положили какое-то жалованье. А занимался он тем, что учил милиционеров стрельбе и приемам рукопашного боя, проводил с ними теоретическую подготовку… в основном рассказывал, как воевал сам. Раза два делали рейды в горы… Находили еще дымящиеся кострища, груды отбросов, совсем свежие следы людей и лошадей. Бандиты не принимали боя, даже с маленьким отрядом. Испанцы полагали, что они разбиты и деморализованы. Василий Игнатьевич старался объяснить получше, что чем дольше не будет сражения — тем страшнее все будет потом.
Михель Мендоза говорил, что Василий может жить в его доме, сколько будет нужно… и сколько он сам захочет. Никогда Василий Игнатьевич не был так хорошо устроен и не занимал в обществе такого высокого положения, да еще и продолжал воевать с красными.
Другое дело, что была в его положении некоторая неопределенность…
Банда прорвалась позже, чем думали, — уже в середине октября. В горах уже лежал снег, мели метели. И, конечно же, как ни готовились, ни ждали, а началась неразбериха. Из Арруэнто звонили, что толпы вооруженных людей идут через поселок. Из Сагуэлло прискакал нарочный, извещал, что бандиты штурмуют замок старого маркиза Сантарино. Кто-то кричал в трубку, что захвачено имение Баррасов, что его уже подожгли.
На этой неразберихе, на сборе своих людей Василий Игнатьевич потерял добрый час времени. Еще час потеряли, в темноте выходя на след прорвавшейся банды.
Банду засекли в полночь, а не ранее двух часов ночи милиция начала серьезное преследование. Около трех часов ночи впереди услыхали пальбу — из Сагунто подходили отряды милиции, части гарнизона, не пускали банду к побережью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169