- Ступай на торг, баню без тебя пошлю кого затопить.
Старик встрепенулся, кинулся в дом одеваться. Холопы тем временем
переложили стонущего Пахома на потник, подняли тот за углы.
- В мою комнату несите, - приказал Андрей. - На перине ныне
понежишься, дядька. Побалуешь косточки, чтобы не бунтовали.
Его воспитатель что-то простонал. Благодарность или протест -
разобрать не получилось.
- Не боись, дед, - пробормотал один из воинов, - не растрясем.
«Дед… - щелкнуло в голове Зверева. - Пахом - дед! А и правда, ему
ведь уже за шестьдесят ныне быть должно. Возраст».
По древнему русскому обычаю дядьку из верных опытных холопов бояре
приставляли к сыну с самого дня рождения. Дабы следил неотлучно,
оберегал от опасностей, ремеслу ратному учил, знаниями своими делился,
в делах всяких помогал. Андрей как раз тридцатую годовщину должен был
отмечать. И особо опытным воином себя пока не ощущал. Хотя твердую
уверенность в силах уже обрел. Когда Пахом впервые взял из колыбели на
руки будущего князя Сакульского, ему тоже наверняка около тридцати
было. Юноше безусому воспитание наследника ведь не поручат…
- Эх, Пахом, Пахом… - покачал головой Андрей. - Привык я как-то,
что ты крепок, как меч булатный. Поберечь не догадался.
Он дождался, пока дядьку занесут в теплую уже после ночного
протапливания горницу, переложат на постель, разуют и снимут зипун,
кивком указал холопам на дверь, сам сел на лавку в изголовье:
- Извини, Пахом, матушка меня ждет. Не просто так, мыслю, звала.
Посему не обессудь, но тебя здесь оставлю.
- Мне бы отлежаться маненько, княже, - вполне уже внятно ответил
холоп. - Я нагоню.
- Ни к чему это, дядька. Отдохни, попарься, прогрейся. Думаю, это
от холода тебя прохватило. Поторопишься, не долечишься - опять
прострелит.
- Я твоему батюшке обещал… - попытался подняться на локте Пахом и
тут же скривился от боли.
- И я обещал, - перебил его Андрей. - Обещал отцу подворье наше и
стену в исправности держать. Ныне же вижу, ворота болтаются, добро в
башне без пригляда и замка, дом выморожен, ровно лес в крещенские
морозы. А чего в погребах и клетях творится, так и вовсе не знаю. С
Тихона проку нет. Он тут матушкой лишь для виду поставлен. Оттого, что
дома в хозяйстве от него пользы никакой. Посему слушай, Пахом, мой
наказ. Остаешься здесь за старшего. Времени тебе отвожу месяц. Проверь
все от погреба до конька. Что надобно - поправь; что потребно - купи.
Шатер еще хорошо бы над башней от дождя и снега сделать. Оставляю тебе
половину холопов в помощь. Серебра вот на расходы возьми. И не спорь!
- повысил князь голос, заметив, что дядька собрался что-то сказать. -
Пару дней в тепле полежи, мазаться не забывай. Потом делом займешься.
Как управишься, матушке в усадьбе доложись, пусть приказчика справного
назначит. А уж потом и за мной не торопясь трогайся. Мыслю, я уж в
княжество к тому времени поверну. Понял меня? Тогда до встречи,
дядька. Выздоравливай.
Андрей похлопал холопа по ладони и вышел, прикидывая, кого из
дворни лучше оставить, кого взять с собой.
- Молодые ремонтом пусть займутся, - решил он. - Таскать да рубить
у них веселее получится. - И, выходя во двор, скомандовал: - Боголюб,
Никита, Мефодий, Воян, Полель - со мной. Остальные при Пахоме
остаются. Никита, заводных всех заберите, нечего им тут сено изводить,
но оружие оставшихся выложите, пусть при них будет. Мало ли что… Все,
седлайте! И так полдня потеряли. Обедать будем дома.
От Великих Лук до усадьбы Лисьиных было всего полтора десятка
верст. Полный день езды с телегами, коли поспешать, либо немногим
меньше дня просто верхом, или полдня - широкой рысью. Андрей одолел
весь путь на рысях - лошадей можно было не беречь, все равно в усадьбе
отдохнут. А потому он стремительно промчался по льду извилистого
Удрая, свернул с него на узкую Окницу и еще засветло выскочил с нее на
берег уже перед самой усадьбой, поднявшей свои стены на невысоком, от
силы в два роста, холме с обледеневшими склонами. Холопы не
поленились, залили подступы на совесть - отливающая зеленью корка была
не меньше ладони в толщину.
Влетать во двор верхом князь не стал, вежливо спешился перед
распахнутыми воротами, перекрестился на надвратную икону… И напрасно:
боярыня Ольга Юрьевна, материнским сердцем ощутив возвращение сына,
выскочила из дома, сбежала со ступеней и торопливо пошла через двор,
накинув поверх серого платья с коричневой юбкой один лишь белый
пуховый платок.
- Что ты делаешь, матушка! Замерзнешь! - Зверев кинулся навстречу,
снимая налатник, положил ей на плечи. Боярыня, словно не заметив,
крепко прижалась к груди сына:
- Родненький мой… Приехал…
Андрея удивило, сколь хрупкой и невысокой оказалась эта женщина. В
налатнике она просто утонула, хоть вдвое заворачивай. А ведь еще
прошлым летом казалась сильной и уверенной в себе. Плечи развернуты,
голова гордо вскинута. Помещица, чай, не подступись. И хоть испугалась
сильно, когда его раненым привезли - хрупкой и маленькой все равно не
стала.
- Матушка моя, - поверх налатника обнял он Ольгу Юрьевну. - Как я
по тебе соскучился! Идем в дом, идем. Снег на улице, а ты в одних
тапках!
Чуть не насильно он увлек матушку за собой, провел в дом. Здесь
уже началась суета: дворня бегала, таская из кухни, из погребов в
трапезную угощения, толстая девка понесла наверх стопку чистого белья,
служки зажигали в коридорах светильники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14