Боян опасливо посмотрел на запертую входную дверь.
– Не боись, хвоста нет, – сказал Леков. Он высыпал табак из «беломорины» в ладонь и смешал его с коноплей из пакетика. – Ты вообще-то кто?
– Я друг Алжира. Он, кстати…
– Я его, кстати, встретил на улице, – в тон Бояну сказал Леков. – Так что он в курсе, можешь не волноваться. Я тут поживу малость. Поссорился с предками, понимаешь ли. Нужно где-нибудь перекантоваться.
– Да пожалуйста. – Толик развел руками. – Я-то что? Я тут не хозяин…
– Во-во. Это верно. На, курни.
Музыкант протянул Толику папиросу, аккуратно и профессионально забитую смесью табака с «травой».
– Давай, давай, трава классная. Должно пропереть. А то сидишь, напрягаешься… Ты расслабься. Будь как дома.
Боян не первый раз курил марихуану и, в общем, знал в ней толк. Через час ему уже казалось, что они с Лековым знакомы много лет и секретов между ними быть не может. Толик рассказывал ленинградскому музыканту свою историю, просил советов, как бы ему выйти в люди, как бы попрочнее утвердиться в столичной тусовке (иначе как «столичным» он питерское общество не называл), а Василий, блаженно жмурясь и забивая новый косяк, отвечал, что все это ерунда и жизнь должна идти так, как идет.
– Ты возьми вот, как Алжир, намазюкай чего-нибудь. Авось станешь знаменитым, – смеясь, сказал он после глубокой затяжки.
– Да ты что, Леков, серьезно, что ли? Алжир ведь парит, не может быть, чтобы…
– Все может быть. Ты просто еще не въехал в наши дела. Алжир сейчас крутой мэн. У него фирма пасется – ты не видел еще?
– Нет.
– Увидишь. Я тебе серьезно говорю – мазюкай. Они, Алжир с дружками, сейчас нарасхват. То ли еще будет. Увидишь – ребята так поднимутся, что нам всем мало не покажется…
Леков говорил что-то еще, но Толик отключился – сначала он видел только шевелящиеся губы своего нового друга, а потом и они исчезли, смытые нежной, теплой волной целиком захватившего Бояна кайфа.
Когда Толя пришел в себя, обнаружилось, что в мастерской, кроме него и Лекова, находятся еще человек пятнадцать. Откуда они взялись, Боян понять не мог – телефона в Алжировой комнате не имелось. Видимо, направляясь сюда, Леков оставил им информацию о своем новом местопребывании.
Люди сидели на полу, на табуретках, принесенных из кухни, на диване, притиснув к спинке лежащего Толика, а Леков играл на гитаре и пел. Этих песен Боян еще не слышал – видимо, происходила премьера новой программы гениального музыканта, который писал свои произведения в огромном количестве и с фантастической скоростью.
– Круто, да? – спросил восхищенный Боян, обращаясь к сидевшей рядом девушке.
– Круто, – согласилась она. – Тише… На, дерни.
Девушка протянула Толику «пяточку» – докуренную почти до конца папиросу, остаток табака и конопли в которой был закручен умелой рукой в аккуратный серый шарик.
– Ништяк, – протянул Боян, затянувшись.
– Тише ты, новые же песни, – сказала девушка. – Не мешай.
– Слушай, – произнес Толик, не обращая внимания на предостережение. – У нас ведь магнитофон есть. Надо записать!…
– Конечно, – шепнула девушка. – Тащи…
После этого странного концерта Леков прожил в мастерской Алжира недели две. Хозяин так и не появился. Через некоторое время Викентий, зашедший попить чайку и выкурить папиросу с травкой, сказал Толику, что Алжир круто пошел в рост и снимается не где-нибудь, а в новой картине известнейшего режиссера Воробьева под странным названием «Вах!».
– Модная будет фильма, – сказал Викентий. – Этот Воробьев старается бежать в ногу со временем. Пошел в андеграунд. Ему показалось, что Алжир – главный представитель всей нашей тусовки. Ну, конечно, Костик – мастер людям мозги пудрить. Вот и замутил Воробьеву голову. Теперь он у него, у Воробьева, первый герой андеграунда, чуть ли не знамя – надо лишь поднять и нести вперед. Вот увидите, чуваки, эти двое, Воробьев и Алжир, еще станут культовыми фигурами. А мы все так в говнище и останемся.
– Да знаю я… – поморщился Леков. – Я им свою музыку предлагал. Воробьев даже послушал.
– И что? – спросил Толик.
– Не понравилось. Да он вообще в тему не въезжает. Не рубит. Сказал, слишком сложно. Цоя взял – он там петь будет. Воробьеву кич нужен, кич. Таким только с Алжиром и общаться… Тот ведь тоже шарлатан… Модник. А Воробьеву сейчас главное – в моду попасть, в струю. Ему искусство по фигу. Конъюнктурщик…
С приходом Лекова в «мастерскую» Алжира вопросы питания, «травки» и алкоголя вообще перестали существовать. Теперь по вечерам Толик не успевал отпирать дверь – гости шли нескончаемой чередой, и каждый что-то приносил – либо бутылку, либо батон, либо пакетик с травой. Боян стал совершенно своим в питерской богемной тусовке, и к его словам даже начали прислушиваться – теперь он был равным среди равных.
Леков постоянно играл на своей раздолбанной, плохо строящей гитаре, а Толик пристрастился записывать его ежевечерние концерты на маленький кассетный магнитофон Алжира.
– Фиксируй, фиксируй, – говорил Леков. – Когда-нибудь разбогатеешь. Архив издашь…
– Пошел ты, – отвечал Толик, в силу их совместного проживания уже получивший молчаливое согласие Лекова на такого рода панибратство. Судя по всему, это даже нравилось разудалому музыканту. Боян иногда думал, что Леков получал удовольствие от такой жизни – словно бы рядом с ним младший брат, который утром кашку варит, пол подметает, в магазин бегает…
«Наверное, у него в семье нелады, – размышлял Толик в минуты просветления, когда его организм ненадолго очищался от алкоголя и „дури“. – Отличный парень… Если бы не был беспредельщиком, королем мог бы стать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132