Такие классные песни пишет…»
Мысль о «короле» понравилась Бояну, и в один из тех редких вечеров, когда они остались с Лековым вдвоем – гостей почему-то в тот день не было, – Толик, традиционно покурив и посмотрев на уснувшего на диване Лекова, взял большой кусок картона, прислонил его к стене, нашел в тумбочке тюбики с масляной краской и, обуреваемый наркотическим вдохновением, замер перед чистым листом.
Неожиданно он понял, чт? ему хочется изобразить.
Быстро, без помощи кисти, выдавливая краски из тюбиков прямо на рубчатую поверхность картона, он блестящими колбасками наметил очертания мастерской, обозначил диван, тумбочку, табуретки – все разными цветами, не обращая внимания на гамму. Потом, отбросив тюбики, слегка укрупнил линии, размазав их пальцем.
Лист картона, еще полчаса назад девственно чистый, представлял собой нечто невообразимое.
Отойдя подальше и внимательно посмотрев на свое произведение, Толик понял, что осталась одна, самая важная деталь.
На подоконнике валялась старая, истрепанная колода карт, служившая Алжиру неизвестно для каких целей – к игре он пристрастия не имел, даже наоборот, тех, кто любил играть в карты, считал жлобами и почему-то «совками».
Найдя в колоде пикового короля, Толик вдавил его в толстый слой масла в правом нижнем углу «картины». Король оказался наполовину скрыт под натекшей на карту краской. По верху, там, где преобладал красный цвет, Толик небрежно разбросал тузов, дам и валетов, а в центре, где на картине обозначались табуретки и диван, «рассадил» шестерок, семерок и остальную мелочь.
Боян отошел в сторонку, посмотрел на свое детище и, сравнив с произведениями Алжира, понял, что его работа ничуть не хуже. Толик забил еще папироску, выкурил ее и уснул…
Леков ушел через трое суток. Не сказал ни слова, хлопнул Толика по спине, взял свою гитару и, шаркая ногами, удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь.
«Депресняк напал, – подумал Боян, уже искушенный в причудах творческих личностей. – Ничего. Оклемается».
Он посидел на диване, убрал со стола остатки конопли и, как выяснилось минутой позже, сделал это очень вовремя.
Дверь открылась – кто-то отпер замок своим ключом, – и в прихожей послышались мужские голоса.
– Алжир! Это ты? – крикнул Толик. Он поднялся с дивана, но тут же сел снова. По его спине пробежал неприятный холодок.
В комнату деловым шагом вошел молодой мужчина. Едва завидев его, Толик сразу определил: «Мент. Или гэбэшник».
Что– то неуловимое было в облике молодого широкоплечего парня. Неуловимое, но весьма узнаваемое и весьма прозрачно намекающее на его принадлежность к органам правопорядка. То ли спортивная осанка, то ли быстрый острый взгляд внимательных глаз, то ли слишком уж аккуратная короткая стрижка, а скорее всего, совокупность этих деталей.
Вслед за таинственным и излучающим почти видимую опасность гостем вошли еще двое – эти были постарше и имели не столь угрожающий облик. Обыкновенные мужики. Судя по их костюмам – не из бедных.
На первом, «менте», были джинсовая куртка, фирменные «левайсы», хорошие кроссовки и рубашка с джинсовым узеньким галстуком.
– Ты Боян? – резко спросил «мент».
– Э-э-э, – ответил Толик.
– Не бойся. Я с Алжиром знаком. Я за картинами.
Дальше события развивались совершенно невероятным для Толика образом. Вошедшие мужчины перестали замечать его присутствие. «Мент» деловито расставил вдоль стен полотна Алжира, среди которых затесалась и работа Толика, подписанная корявыми буквами – «Король в говнище», а затем широким жестом указал на импровизированную выставку своим спутникам. Те походили по комнате, покачали головами, почмокали языками, потом остановились возле окна, поманили «мента» пальцами и принялись о чем-то шептаться.
Толик смотрел на них, не понимая, как себя вести, и благословляя Бога за то, что тот надоумил его убрать со стола марихуану.
– Слушай, – вдруг сказал «мент», резко повернувшись на каблуках. – Я тебе говорю, как тебя там…
– Толя.
– Да. Толя. Алжир сказал, чтобы я вел все дела с тобой. Он приедет завтра, но мне некогда, я сейчас уезжаю. Короче, я оставляю Алжиру пакет и забираю картины.
– Да пожалуйста. – Толик развел руками. – Мне-то что? Если вы договорились…
– Вот и славно.
«Мент» потерял к Бояну всякий интерес. Упомянутый пакет оказался обычным полиэтиленовым мешком, который один из гостей вытащил из сумки, висевшей у него на плече, и передал «менту». Тот небрежно бросил его на диван.
– Забираем все, – сказал «мент». – Должно быть шесть штук.
Они сложили шесть картин в довольно толстую стопку. Все работы Алжира были одного размера – видимо, он использовал стандартные холсты. Произведение Бояна оказалось несколько больше прочих, и его отставили в сторонку. Один из мужчин посмотрел на Толиков шедевр и сказал:
– Слушай, Петрович, эту я себе возьму.
– Бери, – равнодушно бросил «мент».
– Эй, ты… – Мужчина посмотрел на Бояна.
– Да?
– Сколько эта стоит?
– Эта?
Боян почувствовал, что вокруг него образовался густой туман, не только мешающий видеть, но, кажется, даже поглощавший слова, с которыми к нему обращались.
– Сколько стоит, спрашиваю. Ты оглох?
– А? Ну… Кажется, столько же, сколько и эти. – Толик кивнул на стопку Алжировых работ, уже перевязанную бечевкой.
– Столько же? Ладно. Это тоже Алжир?
– Нет, – ответил Толик. – Это я нарисовал.
– Ты? – «Мент» повернулся и посмотрел на Толика уже внимательнее.
– Да, я.
– Боян Анатолий Игоревич, – вдруг сказал «мент». – Родился в Вологде в одна тысяча… Ну, впрочем, дальше не буду.
Толик почувствовал, что его начинает колотить крупная дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132