Как может птица прыгать по стеклу? По вертикальной поверхности? Приглядевшись, понял, что птица прыгает по противомоскитной сетке. Матрос встал и поглядел в окно. Увидел белую снежную пустыню. Невзирая на солнце, тень забора внизу была глубинно-синей. Очевидно, было очень холодно. По отрезку неважной дороги в углу окна время от времени проезжали лениво-некрасивые автомобили… Украина. Бывшая степь. Земля казаков, подумал он. Что люди делают тут? Чем живут? Мало того, что его родители обитают в провинциальном городе, так они еще живут в отдаленном «банлье» провинциального города. В самом центре двухмиллионного Харькова проснуться было бы веселее. Хорошо еще вот птица прилетела.
Он пришел на кухню, где горел уже газ. Мать сообщила ему, что она недовольна птицей, испортившей клювом одну сетку и вот теперь портящей вторую. Сын констатировал, что у них с матерью различные позиции. У него эстетическая: «Ах, какие красивые птички!» У его матери крестьянско-практическая: «Подлые птицы, весь урожай на корню склевали!»
Отец, оказывается, уже давно уехал через весь город («Троллейбус, метро, потом опять троллейбус», — сказала мать) на работу. В здании ГООПРОМА, серый каземат рождения тридцатых годов, где помещаются испокон веков харьковские бюрократические учреждения. Сын отказался было от жареной картошки, но под давлением матери все же съел какое-то количество. И выпил, к ее удивлению, несколько больших чашек чая. «Ты чаехлеб!» — сказала мать с осуждением. Он подумал о том, что предпочел бы кофе. И еще с тревогой о хрупком отце своем, путешествующем в этот момент через ледяной город. Никогда не сможет он больше раздражаться на стариков, плетущихся перед ним на узких парижских улочках. И на непарижских улочках.
Мать хотела, чтоб он сидел дома, она боялась, что его увидят соседи. «Ну и что? Положить мне на ваших соседей, — хотел возразить сын, — я в Москве с самым главным «мусором» вашей страны за одним столом сидел!» — но решил не перечить матери. Он объяснил только, что ему следует сегодня же купить обратный билет в Москву. Ему сказали, что уехать из Харькова в Москву непросто. Противореча своему предыдущему пожеланию, мать предложила отправиться вместе в местное агентство предварительной продажи билетов. Там она несколько лет назад покупала билеты на поезд в город, Георгиу-Деж. Они с отцом ездили к бабке Вере. Бабка Вера еще жива, ей 97 лет, а вот тетя Аля, сестра отца, скоро умрет, у нее рак. Мать не была уверена, существует ли еще агентство предварительной продажи, но, в любом, случае, оно находится недалеко, две остановки троллейбусом. И они смогут по пути зайти в магазин. Дома, все есть, но, может быть, они купят еще чего-нибудь. Все-таки сын приехал.
Идти по снежной рабочей окраине с седой женщиной, называя ее «мама», оказалось странным занятием. Большую часть своей жизни Индиана прожил вдали от родителей и вообще от старых людей каждая, новая его жена была моложе предыдущей на целое поколение, потому он не знал, как ему себя вести. Мать сама взяла его под руку. Он подсадил свою мать в троллейбус. Пробил компостером ее и свой билет. Подал ей руку, помогая выйти из троллейбуса. Отвлеченно подумал, что мать его о'кей, вполне живая. Во всяком случае, передвигаться с ней возможно с нормальной скоростью.
Агентство, одноэтажный домик в снегу, оказалось на месте. Ни души не было в совершенно голом зале без единого стула. Или жители микрорайона никуда не ездили, или покупали свои билеты прямо на вокзале. Он попросил у женщины в окошке плацкартный билет до Москвы, и она продала ему плацкартный билет, самое последнее место. «У туалета… — извинилась женщина. — Возьмете место у туалета?» Он кивнул, что возьмет. «Может, на несколько дней позже поедешь?» — сказала мать, глядя на то, как женщина за стеклом жмет на клавиши, выстукивая ему билет. «Не могу, мама…» Уже шагая с матерью по снежной пустыне в магазин, он вдруг спросил себя, почему он купил билет в голый плацкартный вагон, соответствующий третьему классу, имея в кармане пачку денег, плюс по возвращении в Москву ему должны были выдать еще пачку? Он спросил об этом у матери. «Привычка, наверное, — сказала мать. — Ты себе нелегкую дорогу выбрал, всегда бедным был… вот и привык. Да и сейчас, что у тебя есть? Ты мне сам писал, что в очень холодной и маленькой квартире живешь… Денег, если станут платить еще за публикации, нам больше не переводи, тебе деньги нужнее, себе возьми».
«Мама, рубли не меняют на франки. Рубли для меня бесполезны».
«Как же так, сын… что ж, наши деньги, выходит, хуже других, раз ничего не стоят?»
«Стоят, мам, но вы же не члены Монетарного фонда, или какой там организм ответствен за все валюты на планете… я забыл».
«Когда-то у нас не было денег, — сказала мать, — а теперь есть, а что с ними делать? — Мать вздохнула. — Давай я куплю тебе пальто? В нашем универмаге очень хорошие пальто есть. Или возьми отцовское. Ему все равно не сносить… кому останутся?»
«Мама… пожалуйста?» Мать поправила на нем шарф, и они зашагали дальше.
Они посетили два продовольственных магазина. Оба были полны продуктов питания, однако непривычно грубых и страшных на вид. Еда была не расфасована аккуратно в пластиковые пакеты мелкими порциями (такой покупал еду Индиана на рю Сент-Антуан в супермаркете «Монопри»), но лежала на виду в единицах, в которых ее создала природа. Маслянистые копченые рыбины лежали глыбами в эмалированных тазах за стеклом витрин и поверх их, прямо на уровне глаз покупателей, ничем не покрытые, распространяя крепкие запахи. В соседних тазах лежали в соленых растворах соленые рыбины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95