Правда, милый Тэдди?
— Я радуюсь всей душой, — ответил Эдвард-Альберт.
— А-а! — воскликнул м-р Чезер, протягивая огромную руку крикливо разряженной толстой даме. — Счастлив вас видеть! Ваши цветы и мое шампанское…
Эванджелина отвела супруга в сторону.
— Он все великолепно устроил. Правда, дорогой? Ты должен поблагодарить его. Может быть, вставишь фразу в конце речи?
Эдвард-Альберт поглядел на нее встревоженно.
— Что это? Мне уже, кажется, и сесть нельзя, не рассыпаясь в благодарностях.
— Два слова о великодушии и гостеприимстве, — шепнула Эванджелина. — Будет великолепно. Ты прелесть.
И их опять разделили.
Все шло страшно быстрым темпом, как обычно бывает во время свадебных завтраков. Столовая тоже была вся в цветах. Весь стол был уставлен бутылками шампанского. Громко застучали ножи и вилки. Захлопали пробки, и языки развязались. Но Эдвард-Альберт не мог есть. Губы его шевелились. «Леди и джентльмены и ты, моя дорогая Эванджелина. Никогда в жизни я не произносил речей…» Он осушил стоящий перед ним бокал шипучего, почувствовав при этом уколы иголок в носу. Но все же это как будто придало ему бодрости и самоуверенности. Кто-то опять наполнил его бокал.
— Не пейте слишком много, — тотчас произнес Пип, не отходивший от него ни на шаг.
Роковой момент приближался.
— Ладно, — сказал он, вставая. — Леди и джентльмены и ты, моя дорогая Вандж… Неванджелина… Ты, Неванджелина…
Он умолк. Потом немного быстрее:
— …никогда в жизни не произносил речей.
Очень быстро:
— …в жизни не произносил речей. А?
— Сейчас слишком полно сердце. Храни вас Бог.
Громкие продолжительные аплодисменты.
— Садитесь, — сказал Пип.
Но жених не садился. Он не сводил глаз с невесты.
— Не могу сесть, не выразив благодарности папашке… Папашке… Шип…
Пип сильно ударил его по спине и встал рядом с ним.
— И-го-го, — заржал он изо всех сил. — Великолепная речь. Великолепная. Превосходная.
Он насильно усадил Эдварда-Альберта на место. Потом сделал подчеркнуто широкий жест, держа бокал шампанского в руке, и при этом пролил немного Эдварду-Альберту на жилет.
— Леди и джентльмены! Выпьем за здоровье и за счастье молодых. Гип-гип-ура!
Последовали неуверенные аплодисменты. Все немного растерялись. Потянулись к Эдварду-Альберту и Эванджелине чокаться. М-р Чезер-старший запротестовал, обращаясь к сыну:
— Не нарушай программы, Пип. Что это такое? С какой стати? Уж не пьян ли ты, милый?
— Простите, папаша! Я пьян от радости. И-го-го!.. От радости!
Тогда, чтобы произнести торжественную речь, поднялся со своего места старик Чезер. И один только Пип знал по-настоящему, какая страшная опасность нависла над праздником и миновала.
— Леди и джентльмены, мистер Тьюлер и дорогая моя девочка! — произнес старик Чезер. — Я счастлив приветствовать и принимать вас здесь, у себя, в день бракосочетания — бракосочетания той, которая всегда была и, я надеюсь, всегда будет всем нам дорога, моей милой, веселой, умной и доброй крестницы Эванджелины. Я вручаю сегодня моему молодому другу, нашему молодому другу Тьюлеру прелестное и неоценимое сокровище…
— Разве я сказал что-нибудь не так? — шепнул Эдвард-Альберт своему самоотверженному руководителю.
— Что-нибудь не так! Хорошо, что у меня сердце здоровое, а то я бы умер на месте.
Он издал еле слышное ржание и прибавил:
— Слушайте оратора… И не налегайте на шампанское.
Эдвард-Альберт сделал вид, что внимательно слушает речь.
— Было много разных толков и говорилось много вздору. Лучше не вспоминать об этом. Произошли кое-какие недоразумения, и, говоря по правде, они были поняты превратно. Но все хорошо, что хорошо кончается. Я счастлив, что вижу сегодня у себя за столом такую замечательную и выдающуюся фигуру нашего лондонского общества, как прославленный инспектор Биркенхэд (аплодисменты). Ему мы обязаны тем, что нас не грабят и не режут в постели. Но… к сожалению… к сожалению…
Выжидательная пауза.
— Я должен сообщить ему об одном только что совершенном преступлении, о грабеже.
Всеобщее изумление.
— Оно совершено его родной дочерью, Эванджелиной. Она похитила наши сердца и…
Конец фразы потонул в бурных аплодисментах и стуке кулаками по столу. Кто-то разбил бокал, не вызвав этим никакого неодобрения. Единственное, что можно было еще услышать, это слово «Торкэй». Папаша Чезер весь сиял от своего ораторского успеха. Пип Чезер похлопывал его по спине. Видимо, старик либо вовсе не заметил маленькой обмолвки Эдварда-Альберта, либо забыл о ней. Да и сам Эдвард-Альберт теперь уже сомневался, имела ли она место. Он осушил свой вновь наполненный и унизанный пузырьками бокал за здоровье хозяина прежде, чем Пип успел помешать этому…
15. Муж и жена
— Не робейте и будьте — и-го-го — ласковы с ней! — крикнул Пип, махая-рукой вслед отходящему поезду.
Потом он исчез за окном, и для молодой четы начался медовый месяц.
Эдвард-Альберт тяжело опустился на сиденье.
— Хотел бы я знать, кто это кинул последнюю туфлю, — сказал он. — Я весь в синяках… Наверно, кто-то нарочно швырнул ее мне прямо в лицо. Ох!
Он закрыл глаза.
— Женился, — прибавил он и умолк.
Она села напротив него.
Некоторое время они не говорили ни слова.
Она была взволнована только что случившимся маленьким происшествием. Один из железнодорожных служащих, сияя, предложил им свои услуги, провел их по платформе и ввел в отдельное купе.
— Желаю счастья, — сказал он и остановился в ожидании. Эдвард-Альберт с тупым недоумением поглядел на жену.
— Видно, хочет получить на чай, — сказал он, порылся в кармане и вынул шесть пенсов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104