В темноте он уселся, опираясь на стену, и ощутил, что она покрыта толстым, бархатистым, влажным мхом. Приятно было дать отдых ногам, но он устал, замерз, к тому же, его раздражала мокрая одежда.
Он терпеливо просидел уже около четверти часа, сосредоточившись на биении своего сердца и постепенно утихающей головной боли, когда кто-то внезапно дотронулся до его плеча и что-то сунул ему в руки. Это был какой-то сосуд, вроде кувшина без ручки. Его невидимый спутник поднял сосуд и коснулся им губ Найла, указывая, что он должен это выпить. Найл пригубил жидкость со слабым земляным ароматом. В ней плавали какие-то частицы, и Найл подумал, что эту воду, должно быть, нацедили с сочащегося влагой мохообразного вещества на стенах. Но, поскольку ему хотелось и пить, и есть, он тут же сделал большой глоток.
Напиток не просто утолил его жажду; внезапно полная темнота рассеялась, будто стены начали испускать слабый зеленый свет. В этом тусклом сиянии он теперь мог рассмотреть своих спутников. Они, вроде бы, тоже фосфоресцировали, и к тому же утратили прозрачность, и выглядя плотными и непроницаемыми. (Найл предположил, что, поскольку на собственной территории они чувствовали себя в безопасности, пропала необходимость сохранять прозрачность). Но самым непривычным было то, что они перемещались по пещере совершенно беззвучно.
У всех существ было такое же странное, нечеловеческое лицо, как и у первого проводника Найла, и такие же огромные ноздри и уши. Они отличались друг от друга размерами лба и подобными рту органами в центре, и хотя их рты, видимо, не открывались ни для чего, кроме питья, дополнительное отверстие во лбу было до странного подвижным и выразительным, оно часто открывалось и закрывалось, иногда напоминая рыбий рот.
Большая часть существ пила из кувшиноподобных сосудов, и теперь Найл заметил, что кувшин, из которого пил он сам, стоял около него на полу, почти зарытый в листьях. Рассудив, что они едва ли пили бы так много лишь для утоления жажды, Найл взял сосуд и сделал еще один большой глоток. Освещение вновь сделалось ярче. И, хотя он не испытывал опьянения, как то, что вызывается медом или вином, он заметил, что холод теперь ему безразличен, в чем-то даже приятен: тепло бы подействовало на него угнетающе. Он коснулся кожи лица, и она показалась ледяной. И все-таки он наслаждался холодом так же, как обычно нежился в тепле.
Теперь он понял, что, хотя они пили вместе, эти странные существа вовсе не собирались веселиться. Напротив, они казались крайне задумчивыми. И это, как понял Найл, отличало их от людей: из своих знакомых он мало кого мог бы назвать задумчивым; напротив, они, казалось, считали, что залог их счастья в том, чтобы не задумываться. Но при этом они восхищались разумом и почитали своих выдающихся философов за величайших людей. Почему же тогда они считали, что впадать в задумчивость так уж плохо?
Найл отметил и другие интересные последствия употребления мшистой жидкости. Как ни странно, он не только наслаждался холодом, но и получал удовольствие от голода. Это казалось парадоксальным; все же он догадался, что нормальное чувство удовлетворения, следовавшее за приемом пищи, вызывало притупление всех других чувств, оно было противоположным ощущению живости ума, существенному для ощущения счастья.
Собравшись сделать следующий глоток, Найл помедлил и отставил сосуд. С ним что-то происходило. Жидкость не только действовала отличным от вина или меда образом, она производила противоположный эффект: вино заставляло сердце биться быстрее, нагнетая тепло и легкость; эта мшистая жидкость усиливала и углубляла тишину. Четверть часа назад он был измотан; теперь усталость исчезла, уступая место настолько глубокой расслабленности, что он больше не чувствовал, как бьется сердце. Он словно проспал целую ночь и теперь чувствовал себя полностью отдохнувшим.
Тогда он начал понимать, в чем дело. Прежде, в городе пауков, возвращаясь вечером во дворец, утомившись после долгого рабочего дня, посвященного организации ремонта зданий или улаживанию ссор между членами Совета, он обычно бросался на кучу подушек и позволял служанкам приносить еду и напитки, пока не восстановятся силы. Но его расслабление никогда не заходило дальше определенной границы: приободрившись, он любил пообщаться с Вайгом, Симеоном, или матерью, а слишком сильное расслабление попросту усыпляло его.
Теперь все происходило по-другому. Это расслабление словно освободило его от оков, затруднявших кровообращение, возобновив ток крови в конечностях; этот процесс был почти болезненным.
Однажды он испытывал подобное, лежа в кровати в доме Доггинза в городе жуков-бомбардиров, когда энергия Богини пробудила утренние цветы и заставила их вибрировать тысячей крошечных колокольчиков, но тогда это переживание вскоре сменилось сном. Теперь этот процесс вверг его в состояние бодрствования и пробудил живейший интерес к тому, что случится дальше.
В то время, как эти мысли проносились в его голове, он заметил какое-то движение у дальней стены пещеры, там люди-хамелеоны входили и выходили из какого-то входа или туннеля в дальней стене. Мгновение спустя, ему предложили деревянную чашку, в которой было что-то вроде измельченных корней. Попробовав один, Найл определил, что он приятно хрустит на зубах и легко жуется. Этот вкус ему прежде не встречался. Во дворце он попробовал много видов овощей и фруктов впервые в жизни - в конце концов, пока он не оказался в городе пауков, он даже не пробовал яблок. Это не походило ни на одно из них, но и не было полностью незнакомым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23