Если я попаду в Америку, то о
хотно займусь проблемой, о которой вы упомянули.
Последнее я добавил для того, чтобы напомнить о билетах.
Ц А я не верю, Ц сказал он.
Я вздохнул. Выслушать какого-нибудь несчастного куда ни шло, но вести фил
ософские дискуссии? Нет, на это я сейчас не способен. Мной овладело беспок
ойство. Внизу, на реке, стоял корабль.
Некоторое время мой сосед сидел так, словно заснул с открытыми глазами. З
атем, когда гитарист вышел на террасу, он очнулся и сказал:
Ц Меня зовут Шварц, по паспорту. Это не настоящее имя. Но я привык к нему, и
на эту ночь его вполне достаточно. Вы долго были во Франции?
Ц Пока можно было…
Ц Вас интернировали?
Ц Как и других. Когда началась война.
Человек кивнул.
Ц Нас тоже. Я был счастлив, Ц быстро сказал он вдруг, понизив голос. Ц Я б
ыл очень счастлив, Ц повторил он, глядя в сторону. Ц И никогда не думал, ч
то можно быть таким счастливым.
Что-то меня поразило в его словах. Они не вязались с его обликом Ц с перво
го взгляда человек производил впечатление ординарного, застенчивого.
Ц Когда? Ц спросил я. Ц Может быть, в лагере?
Ц В последнее лето.
Ц В 1939 году? Во Франции?
Ц Да. В лето перед войной. До сих пор не понимаю, как все это случилось. Мне
обязательно нужно кому-нибудь рассказать все. Здесь я никого не знаю. Все
повторится еще раз, пока я буду говорить. И может быть, я пойму. И может быть
, оно останется. Мне нужно хотя бы еще раз…
Он замолчал.
Ц Вы меня понимаете? Ц спросил он через минуту.
Ц Да, Ц ответил я и осторожно добавил: Ц Это нетрудно понять, господин Ш
варц.
Ц Нет! Этого нельзя понять! Ц страстно, с жаром сказал он. Ц Она лежит та
м, внизу, в комнате с наглухо закрытыми окнами, в отвратительном дощатом г
робу, мертвая! Ее нет больше! Кто может это понять? Никто! Ни вы, ни я. И никто!
И если кто скажет, что понимает, Ц тот покривит душой!
Я молчал, выжидая. Мне уже не раз приходилось вот так сидеть и слушать. Ког
да у тебя нет родины, потери особенно тяжелы. Нигде не находишь опоры, а чу
жбина кажется особенно чужой. Я пережил это в Швейцарии, когда получил из
вестие, что мои мать и отец сожжены в концентрационном лагере в Германии.
Мне долго представлялись глаза матери в огне крематория. Они преследуют
меня и сейчас.
Ц Я думаю, вы знаете, что такое эмигрантский колер,
болезнь лошадей, похожая н
а бешенство; Ремарк применяет этот термин для характеристики людей, уже
не способных контролировать свои поступки
Ц сказал Шварц спокойнее.
Кельнер принес блюдо креветок. Я почувствовал острый голод и вспомнил, ч
то с полудня ничего не ел. Я нерешительно взглянул на Шварца.
Ц Ешьте, ешьте, Ц сказал он. Ц Я подожду.
Он заказал вино и сигареты. Я быстро принялся за еду. Креветки были свежие
и острые.
Ц Мне неудобно перед вами, Ц сказал я, Ц но я очень проголодался.
Поглощая креветки, я рассматривал Шварца. Он сидел спокойно, без нетерпе
ния и раздражения, и смотрел на город, театрально раскинувшийся внизу. Я п
очувствовал что-то вроде симпатии. Он, видно, был свободен от фальшивых пр
авил приличия и понимал, что если человек голоден, он будет есть, даже если
рядом страдают, и что это нельзя считать бесчувственностью. Если ничем н
ельзя помочь другому Ц пусть голодный ест хлеб, пока его не отняли.
Я отодвинул тарелку в сторону и взял сигарету. Я давно не курил Ц экономи
л деньги для игры.
Ц На меня нашел колер весной тридцать девятого года, Ц сказал Шварц. Ц
После пяти лет эмиграции. Где вы были осенью тридцать восьмого?
Ц В Париже.
Ц Я тоже. К тому времени я уже был сломлен… Наступило время Мюнхена. Агон
ия страха. Я еще автоматически прятался и защищался, но сил у меня уже не б
ыло. Наступит война, придут немцы и возьмут меня. От судьбы не уйдешь. Так я
решил и примирился с этим.
Я кивнул.
Ц Это было время самоубийства. Странно, когда немцы спустя полтора года
действительно пришли, самоубийств стало меньше.
Ц Потом был заключен Мюнхенский пакт, Ц продолжал Шварц. Ц Осенью три
дцать восьмого многие почувствовали себя так, будто им вновь подарили жи
знь. Наступило время страшного легкомыслия. В тот год в Париже второй раз
зацвели каштаны. Я дошел до того, что ощутил себя человеком, и за это, конеч
но, пришлось поплатиться. Меня схватили и посадили на четыре недели за не
однократный въезд в страну без разрешения. Затем началась старая игра: п
од Базелем меня выставили за границу; швейцарцы отослали меня обратно. Ф
ранцузы в другом месте опять выгнали… Вы знаете эту шахматную игру, в кот
орой фигурами служат люди?..
Ц Знаю. Зимой это не шутка. Самые лучшие тюрьмы, между прочим, в Швейцарии.
Тепло, как в гостинице.
Я снова принялся за еду. В неприятных воспоминаниях есть одна хорошая ст
орона: они убеждают человека в том, что он теперь счастлив, даже если секун
ду назад он в это не верил. Счастье Ц такое относительное понятие! Кто это
постиг, редко чувствует себя совершенно несчастным. Я был счастлив даже
в швейцарских тюрьмах, и только потому, что они были не немецкие.
Сейчас передо мной сидел человек, уверяющий, что он был счастлив; а в это с
амое время у него где-то в Лиссабоне, в затхлой комнате, стоял дощатый гро
б…
Ц В последний раз, отпуская, мне пригрозили, что если я попадусь без доку
ментов еще раз, меня вышлют в Германию, Ц продолжал Шварц. Ц Это была тол
ько угроза, но она напугала меня. Я невольно стал думать, что мне делать, ес
ли это и в самом деле случится. По ночам мне снилось, будто я уже там и за мно
й охотятся эсэсовцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12