— Каждый день прогуливайте быка, не перекармливайте свиноматок, на ночь спускайте собаку, не давайте курам пшеницы, хорошенько поливайте огурцы и не путайтесь с парнями. Рано еще вам! Козлу подвяжите кожаный фартук. Все понятно?
— А за матерью ухаживать не надо?
— Ухаживайте, мне не жалко.
Буллерт помчался на станцию, успел вскочить в последний вагон, плюхнулся на жесткую скамейку и уснул. Он храпел, и сопел, и пыхтел — до самой пересадки.
Зато после пересадки у Буллерта пропал сон, потому что чем ближе они подъезжали к Берлину, тем страшнее ему казалась цель поездки. В ушах у него раздавался бесцветный голос Фриды Симеон:
— Партия в моем лице поручает тебе!..
В Берлине он должен выступать. Господи, твоя воля! Это же надо так расхрабриться! Говорить-то он вообще умеет, но только после пятой, а то и седьмой стопки. Еще вопрос, дают ли водку на таких высоких собраниях.
При второй пересадке Буллерт на всякий случай приобрел две бутылочки духовного топлива. И, запершись в неосвещенном купе, опробовал свою покупку. Страх как рукой сняло. Буллерт пропустил еще два глотка, и духовный мотор заработал на полную мощность. Разрозненные мысли сливались в примерный текст речи: «Товарищи, собравшиеся в этом зале! Если правильно взглянуть на вещи, если, так сказать, хорошенько провентилировать вопросы, то надо будет признать, товарищи, что критиковать тоже надо. Лично я тоже должен кое-что покритиковать, а покритиковать я должен следующее. Товарищи! Есть еще такие богом обиженные товарищи, которые берут с такими трудностями поделенную землю помещиков и опять ее объединяют». Нет, «помещики» — это слишком деликатно. «Землю юнкеров» — как он скажет. В этом слове больше политической сознательности. «Так вот, товарищи, вы меня спросите: кто же это объединяет юнкерскую землю? Могу вам на это ответить, чтр на это я ответить не могу. Имен я здесь не называю. Одно только могу сказать: в нормальных условиях того, кто считается полоумным, потому что он полоумный и есть, уже давно признали бы полоумным, а я гак считаю своим долгом призвать всех вас — закройте перед ним лазейку, чтобы нам снова добиться единства в нашей деревне и таким путем единства нашего отечества до конца наших дней».
Последние слова показались Буллерту особенно выразительными. Он уже видел, как делегаты встают со своих мест. Слышал бурные аплодисменты. Но вдруг кто-то пронзительно свистнул. Паровоз, как выяснилось.
Ян Буллерт сидел на партийной конференции. Слушал речи, но смысла их не улавливал. У него хватало своих забот. Он чувствовал себя как бы посреди луга, на котором вместо травы растут слова. И на этом лугу Буллерт срывал цветы для букета своей речи. Особенно удачные слова он даже записывал на ногтях, к примеру слово обструкционист. Чудо что за слово, просто находка ЛАЯ такой речи. Товарищи, пора ударить по рукам зарвавшихся обструкционистов в вопросах свободы крестьянства!
Еще больше понравилось Буллерту слово эклектицизм. Не слово, а конфетка. Он решил, что эклектицизм очень здорово заменит слово «пачкотня». Красота, кто понимает. Это смачное Работка была дай бог. Поэтому в перерыве Буллерт ринулся к буфету. И выпил за свой счет три рюмки водки на случай, если дискуссия развернется раньше, чем предполагалось.
В одном из углов Буллерт обнаружил Вуншгетрея — районного секретаря. Наконец-то хоть одна близкая душа, так сказать, привет с далекой родины.
Буллерт хотел поздороваться с секретарем, но их разделяла целая толпа людей — и все говорили, говорили, и все корнями ушли в дискуссию, как деревья —в чернозем. Буфет гудел словно улей. Буллерт и так и эдак пытался обратить на себя внимание, он даже поднял рюмку, будто надумал провозгласить тост.
Наконец Вуншгетрей увидел Буллерта и в свою очередь поднял стакан с сельтерской. Буллерт решительно протиснулся с квозь толпу. Водка прибавила ему храбрости.
— Эй, друг, я здесь выступать буду.
Вуншгетрей заслушал тезисы Буллертовой речи. Шрам на его улице, как брошь, скреплял презрительную улыбку.
Буллерт был в восторге от своих тезисов. Он даже показал секретарю звучные слова, записанные на ногтях.
Какой-то газетчик пожелал непременно сфотографировать их обоих. Вуншгетрей положил руку на плечо Буллерга.
— Ты бы погодил выступать, товарищ Буммерт.
— Буллерт, с вашего разрешения. Так мне же поручено. Вуншгетрей тонко улыбнулся.
— Жизнь не стоит на месте. То, что вчера было ошибочно, может завтра оказаться правильным.
Буллерт покорно слушал. Хмельной задор улетучился. Вернулся прежний страх перед публичным выступлением. Фриды Симеон, этого дракона в юбке, ему, во всяком случае, бояться нечего. Он получил контрприказ от районного секретаря.
Словно щепка в водовороте, кружился Буллерт по залу, покуда наконец не добрался до своего места. И опять с трибуны сыпались новые выражения. В том числе одно, длинное-предлинное: товарищество по производству сельскохозяйственной продукции. Буллерт хотел докопаться до его смысла. Не может быть, чтобы такое длинное выражение имело хоть какое-нибудь касательство к тем делам, которые вот уже с зимы упорно слышит его — увы!—безумный друг Оле Бинкоп.
Буллерт послушал еще немножко, и ему стало ясно, что товарищество по производству, или сокращенно ТПСП, и впрямь не более как ученое название для нового крестьянского содружества.
— Да что, они все, рехнулись, что ли? — спросил Буллерт громко, даже очень громко. Соседи зашикали. Буллерт скрючился. Сосед попытался выпрямить его.
— Что с тобой, товарищ?
— Мне надо выйти.
— Ну так выходи и не мешай людям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121