Сосед Буллерта встал с места, сосед соседа встал с места, и дальше, и дальше — и вот уже целый ряд стоял в почетном карауле по случаю того, что Буллерту надо выйти.
Что тут оставалось делать? Буллерт втянул живот и прошел по ряду. Мокрый от пота, выбрался он в коридор и проследовал по нему, не поднимая глаз. Поглядел на контролеров, что стояли у дверей. И скрылся — согласно своему заявлению — в туалете. Чем ему дальше заняться, он решительно не знал и, чтобы не совсем уж зря торчать там, подошел к зеркалу и вытер пот со лба.
Хотя думы о будущем были так же необходимы Оле, как масло куску черствого хлеба, он чувствовал себя в это время словно неоперившийся птенец, который выпал из гнезда: до сих пор ни один трактор не показался на их поле. Бургомистр Фрида Симеон карала секту отступников, как богиня мщения. Партия-мать поставила в угол своего непослушного сына Оле. О том ли он мечтал, создавая крестьянское содружество?
Опять бессонные ночи. Однажды он встал чуть свет, вытащил из шкафа свой жениховский костюм и принялся его чистить. Спрашивается, зачем ему понадобился этот сувенир из черного сукна?
Еще затемно, словно вор, он прокрался в курятник. Возле кормушки стояла ванна, наполненная свежими яйцами. Государственные яички, одно белей другого. Но час был ранний, и государи во спало. Оле насыпал опилок на дно корзины и уложил в нее яйца.
Что ж это, Оле Бинкоп обманывает государство? Так низко он пал, лишившись партбилета? Не судите его слишком строго, о вы, непогрешимые! Ему понадобились деньги для кооператива.
Выходит, государство пожирает яйца и ничего не платит за них? Платить-то оно платит, но Оле Бинкопу этого не хватает. У него каждый пфенниг на счету. Для себя лично ему ничего не нужно, это вы.
Оле отправился на базар в районный центр, встал за прилавок и, изменив голос, начал выкрикивать:
— Яйца! Кому свежие яйца из продовольственных излишков? Долго кричать не пришлось. Женщины нарасхват брали
редкий товар. На рынок чаще попадают яйца, привезенные издалека, ибо представители государственной торговли стоят на вполне современной точке зрения: хорошее товарное яйцо должно выдержать проверку временем и созреть, как бочковое пиво.
Двое мужчин в кожаных куртках проходят вдоль торговых рядов. Это рыночные контролеры. У Оле нет документов, удостоверяющих, что его кооператив выполнил план яйцепоставок. Он наскоро прикрыл плетушку черным жениховским костюмом, отошел в сторону и скрылся в толпе покупателей, теснившихся перед прилавком магазина. Опасность, облаченная в кожаные куртки, миновала.
— Кому яйца? Кому свежие яйца из продовольственных излишков?
Старичок-пенсионер подошел к Оле, надел очки и, поглядев на черный костюм, спросил:
— А ты почему его продаешь?
— Времена настали хорошие. Человек толстеет. Засмеешься— пуговицы отлетают.
— По тебе не скажешь, что ты охотник смеяться.— Впрочем, это дело десятое. Старичку нужен черный костюм. Нельзя же ему отплясывать на балу пенсионеров в клетчатой куртке.
— Сколько возьмешь?
— Возьму недорого, да еще сверх того добавлю по яйцу в карман.
Чья-то рука легла на плечо Оле.
— Ты что же, приятель, тканями торгуешь? — Это оказался продавец из отдела тканей.
Оле зашел со стариком в какой-то подъезд. Старик пощупал костюм и подмигнул:
— А он не краденый?
И вдруг, словно черт, почуявший, что запахло христианским духом, в подъезде возник Карл Крюгер, бывший районный секретарь.
— Да ты никак в спекуляцию ударился? Смотри, Оле, оттаскаю я тебя за уши.
Оле затрясся от злости.
— Ошиблись адресом, дорогой товарищ! Я теперь не в партии.
— Вот смажу по физиономии, будешь знать. Чего ты врешь?
— Ничего я не вру. Оле и Крюгер уставились друг на друга, как рассвирепевшие
быки, покуда Крюгер не рявкнул:
— Партия не спортивное общество. Это армия. Из нее нельзя уйти. Можно только погибнуть в бою.
— Вот я и погиб. Мне выстрелили в спину. Крюгер побелел.
Час спустя старые друзья сидели в комнате пенсионера Крюгера. Они уже пропустили по рюмочке, солнце пригревало герань на окне. Корзинка с яйцами стояла в передней под вешалкой.
Оле рассказывал. Наконец-то, с тех пор как умер Антон, нашелся товарищ, который захотел его выслушать и понять.
— Только не корчи из себя жертву. Терпеть этого не могу.
— Прикажешь скалить зубы, когда товарищи плюют на тебя?
— Ты сам на них наплевал.
— А ты стерпишь, если тебе скажут, что ты действуешь на руку врагам?
Крюгер поскреб в затылке.
— Больно ты поторопился со своей затеей. Вот в чем твоя ошибка... больше ни в чем... Ладно, все уладится, будь уверен.
До конца дня Оле работал косой и неотступно думал. Все уладится, все, все, все, свистела коса. Однако ближе к вечеру коса приутихла. Взмахи потеряли прежнюю силу — одолели сомнения.
Вечером, осоловев от усталости, Оле сидел у Эммы, потому что ноги решительно отказались нести его в унылую холостяцкую квартиру. Эмма выковыривала кухонным ножом колючки из ладоней. По радио передавали самодовольную маршевую музыку. Дети уже спали.
Оле просидел на одном месте добрых полчаса, не раскрывая рта.
— Не хватало, чтобы ты здесь уснул,— сказала Эмма.— Мне пора мыть ноги.
Оле молчал. Намека он не понял и без всякой задней мысли уставился на аккуратные, детские ступни Эммы. Эмма застеснялась.
— У тебя тоже есть мозоли?
Тикал будильник, уплывало время. Оле молча отдыхал. Вдруг Эмма босиком ринулась к репродуктору. Она сняла с головы платок и прислушалась: диктор читал отчет о работе партийной конференции.
«... повсеместно создавать сельскохозяйственные кооперативы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121