воспоминания,очерки,статьи
Воспоминания о прошлом
Давно минули дни моей безрадостной юности, но и сейчас не забываются нужда и бесправие, которые мне довелось изведать в те годы.
Слобода Котельва, где я родился в 1887 году, расположена на Полтавщине, крае живописном, не раз воспетом поэтами. Как и ряд других сел центральной части Левобережной Украины, слобода была заселена дальними потомками запорожских казаков. В их быту и нравах, в звучании фамилий сохранились, да и теперь еще не стерлись приметы времен борьбы казачьей вольницы с польской шляхтой, турецкими янычарами и алчными степняками.
В Котельве насчитывалось несколько тысяч дворов. Издали ее безошибочно можно было узнать по куполам семи церквей, возвышавшихся над прибрежными вербами. Л вокруг них — крестьянские хатки, утопавшие В зелени садов. Глядя на эту ласкавшую взор картину, стороннему наблюдателю трудно было представить, что обитателям беленьких хаток нужда сопутствует от рождения и до дня кончины.
Семья наша была большая: дед, бабушка, отец с матерью да нас пять братьев и три сестры. Едоков, как говорится, хоть отбавляй. На всех детей имелась одна пара старых «чобит», поэтому зимой мы редко гуляли на улице. Долгими вечерами и дети и взрослые любили слушать рассказы нашего деда Дмитра. Прожил он на свете сто пять лет и знал много занятных историй. Изведав сызмальства удел безземельного крепостного, он попал в рекруты, служил в Санкт-Петербурге, участвовал в баталиях против горцев Шамиля на Кавказе, защищал Севастополь. Затаив дыхание, слушала детвора воспоминания старого воина, проникнутые любовью к родной стороне.
Когда подрос, меня послали в церковно-приходскую школу. Помещалась она в церковной сторожке. Во всю длину комнаты стояли столы. С одной стороны сидели ученики первого года обучения, с другой — третьего, а посередине — второго. Учил нас поп, крутой и жестокий, который, кстати сказать, ведал всем обучением на селе. Стоило кому-нибудь зазеваться или созорничать, как страшная, поросшая рыжей шерстью поповская рука отпускала звонкую затрещину или хватала свою жертву за ухо.
Учился я хорошо. Поп советовал отцу послать меня в двухклассную школу. Окончив ее, учащийся получал право сдавать экзамены на народного учителя. Отец, конечно, не мог этого сделать. Семью заедала нужда, и мне, одиннадцатилетнему мальчугану, пришлось служить за «харчи» в магазине Фесака — торговца железоскобяными товарами.
Нелегко приходилось «мальчику на побегушках». Да еще хозяин то и дело проверял, так сказать, «на честность». Будто без умысла обронит пятнадцати или двадцатикопеечные монеты, а сам следит: возьму я их себе или нет. Найденное я отдавал своему «кормильцу» или его жене. Трудился добросовестно: мыл полы в магазине, выполнял черную работу по хозяйству. Мое прилежание нравилось хозяину, и после года службы он «раздобрился» — разрешил посещать школу. Учиться и работать было трудно. Хозяин душу выматывал из своих батраков. Отпуская в школу, всегда укорял: «Я тебя осчастливил, учу. Так что ты, «студент», должен благодарить хозяина». Работал я по тринадцать-четырнадцать часов в сутки, на учебу выкраивал три-четыре часа, а остаток времени отдыхал. Жажда знаний и крепкое от природы здоровье помогли перебороть постоянную усталость, недосыпание и другие тяготы жизни. Через два года успешно закончил школу.
И по службе продвинулся: назначил меня Фесак приказчиком. Немного легче стало, а главное — появилась возможность встречаться с интересными людьми. Большинство покупателей были рабочие-строители. Они и натолкнули меня па мысль о самообразовании. Один рабочий дал мне брошюру «Попы и полиция». Начал я ее читать, вижу, штука такая, что если хозяин узнает — по головке не погладит. Спрятал. Вечером взял книжку домой. Уселся читать. Вдруг заходят во двор урядник и два стражника. Что делать? Куда спрятать книжку? Сунул ее под ведро с водой.
Ввалились пьяные «гости» в хату, один пошатнулся и опрокинул ведро. Крамольную брошюру обнаружили. Попало мне здорово, и хотя отец убеждал урядника, что книжку кто-то подбросил, все равно я был зачислен в разряд подозрительных.
В 1909 году меня призвали на действительную военную службу, или, как тогда говорили в народе, «забрили в солдаты». Был рядовым, нижним чином 12-й роты 186-го пехотного Асландузского полка, расквартированного в городе Саратове.
Свое название и георгиевское знамя полк получил еще в начале прошлого века за участие в сражении у Асландуза, где русские войска вместе с азербайджанцами наголову разбили полчища персидского шаха, пытавшегося поработить народы Закавказья.
Служба в полку была очень трудной. Особенно выматывала муштра. Как сейчас вижу перед собой ротного командира — капитана Парамонова. Старый холостяк, в расположение роты он являлся ни свет ни заря и всегда присутствовал на подъеме. Как только кашевар заканчивал свои нехитрые приготовления, денщик подносил Парамонову два котелка: один с супом или борщом, другой с кашей. Капитан опоражнивал их дочиста и приступал к «физкультуре». Возьмет, бывало, винтовку за кончик штыка и поднимает на вытянутой руке вверх. Силен был ротный, и солдаты побаивались его огромных кулаков, хотя пускал он их в ход реже, чем другие офицеры.
Ненавистен нам был другой офицер — командир полуроты штабс-капитан Вюрц. Худой, белобрысый, желчный, он до умопомрачения изводил своих подчиненных «уроками словесности». На этих уроках Вюрц усаживал всю роту несколькими ровными рядами. Равнение каждого ряда проверял туго натянутым шнуром. При малейшей оплошности виноватого ставил в угол комнаты «под ружье», и тот по команде «смирно» с винтовкой «на плечо» при полной походной выкладке стоял до окончания занятий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70