Он прошел еще несколько метров и вновь остановился. Патина старинной высокой мебели отсвечивала в полумраке этого душного утра, испорченного грозой. В широких витринах были выставлены драгоценные безделушки, словно последние свидетельства исчезнувших цивилизаций.
Дверь за ним закрылась. Он обернулся. Горничная которая ввела его в комнату, неслышно исчезла, и ему показалось в этой тишине, что он нарушил покой какого-то спящего царства.
Он обвел комнату взглядом и не увидел ничего, кроме ковров, драпировок, глубоких кресел. Наверное, Жасмина сейчас придет, и ему не терпелось ее увидеть, потому что он чувствовал себя не в своей тарелке.
— Я здесь,— послышался тихий голос.— Вы меня не видите?
Боксер обратил взгляд опухших глаз в угол гостиной, куда сквозь тяжелые шторы едва проникал уличный свет.
Может быть, Жасмина его и восхищала, но никогда до этого момента она не вызывала в нем чувства робости. А сегодня... Возможно, из-за этой обстановки, строгой и вместе с тем интимной... До сих пор Кид Черч ничего не видел, кроме лачуг в Шапели или, в лучшем случае, безликих, нагоняющих тоску комнат во второразрядных гостиницах.
— Здравствуйте,— проговорил он, слабо улыбнувшись и не двигаясь с места.
— Подойдите же,— настаивала Жасмина.— Вы теперь боитесь меня?
Строгое черное платье, волосы, черные как вороново крыло, подчеркивали белизну ее лица.
— Конечно, нет.
Он постарался вновь обрести непринужденность, думая о их близости, которая давала ему право на все. Но это было очень трудно. Наверное, потому, что она не обращалась к нему сегодня на «ты».
— Подойдите, сядьте рядом со мной.
В самом деле, когда он сядет рядом, станет легче. Но. как только он сел, она встала, а он застыл на краешке дивана в неудобной позе, как попрошайка.
— Это мило, что вы пришли ко Мне. Я думала, вы не захотите... Немного виски?
Виски! Кид Черч никогда не пробовал этого напитка. богачей. Мгновение он колебался.
— Нет,— сказал . он, наконец.— Алкоголь — никогда, Алкоголь — враг мускулов.
Жасмина улыбнулась. Этот, мальчик со своими принци-пами и совестливостью решительно очарователен. Он все больше напоминал ей того, другого, из Менилмонтана, и их юношескую восторженность и непримиримость.
— Что же тогда?
Бар Сильвера был полон. Если его подопечные и не позволяли себе опасных напитков, он себя в этом плаве не ограничивал.
— Фруктовый сок?
— Да. Фруктовый сок.
— Я рада, что вы здесь,— продолжала Жасмина, наполняя стаканы,— свой, впрочем, виски.— Целое утро приходили люди: начиная с самых неблизких друзей и кончая самыми неизвестными журналистами. Не говоря уже о полицейских. Я больше никого не принимаю.
Она повернулась к нему, нежно взглянула и устало улыбнулась.
— Но ты — это другое дело,— тихо проговорила она. Кид почувствовал ту же радость, что в день их первой встречи,
— Полицейские тебе не досаждали? — спросила Жасмина.
— Меня вызвали на четыре часа,— сказал Кид.—Моя хозяйка передала мне повестку.
Он показал ей зеленую бумажку.
— К счастью, ты со мной,— произнесла она со вздохом.— Это меня утешает.
Она подошла к нему, поставила стаканы на низкий столик.
— И, к счастью, у тебя стопроцентное алиби.
— А что? Ты думаешь, они будут ко мне приставать?
— От полицейских всего можно ожидать... Рано или поздно они узнают, что ты и я...
— Но я не выходил из Дворца! И в этот час я был на ринге.
— Я тебе повторяю, что это удача. Такое дело ведь не кража велосипеда. Они будут глубоко копаться в этой истории.
— И что?
— Представь, они докопаются до наших отношений. Тогда они могут предположить, что мы вместе все это, задумали. Такое часто бывает.
— Но я же был на ринге!
Она покачала головой и взглянула на него с жалостью.
— Какой же ты все-таки ребенок! В этом проклятом квартале хватает психов. Сегодня за сто тысяч можно позволить себе роскошь нанять убийцу.
Хоть она и жила в этой роскошной квартире, общалась с хорошо одетыми и хорошо воспитанными людьми, но ее прошлое давало о себе знать. Она часто употребляла жаргонные словечки и выражения тех времен. Может быть, еще и поэтому Кид привязался к ней. Когда Жасмина забывала о своей маске светской дамы, она вновь становилась девушкой, которая могла бы повстречаться Киду в Ла Шапели, на площади Италии или же на склонах Бель-виля, и он чувствовал себя с ней более сильным, более раскованным.
— Ты меня любишь? — спросил он тихо.
На него волной нахлынула нежность. Он отдал бы все на свете, даже свое блестящее будущее на ринге, ради того, чтобы остаться здесь на всю жизнь, в этом тепле, на этом глубоком диване, чтобы всегда держать в объятиях эту женщину.
— Дурачок! — прошептала Жасмина.
Она поставила на столик стакан, села рядом с Кидом и обхватила его Мускулистое тело хрупкими руками. Ее губы искали его губы, но в этот момент в дверь постучали. Одним прыжком Жасмина очутилась на середине комнаты.
— Войдите!
— Мадам,— сказала горничная,— там инспектор полиции спрашивает вас.
Валентин снизил скорость. Пейзаж был поистине прекрасен, и только слепой или сумасшедший мог торопиться, проезжая подобный уголок. Благоухающие мимозы и сосны склонялись к дороге, а с правой стороны голубое прозрачное море в небольшой бухте нежно ласкало красные утесы, прямо над головой летали стрекозы.
Сзади послышался пронзительный сигнал, и Валентин взглянул на Роберту, которая сидела рядом с ним на переднем сиденье «Студебеккера» с откинутым верхом.
— Пропусти его,— сказала Роберта.— Какой-то дуралей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38