.." - выбегали из-за буфетных стоек
непременные Зины, Тамары и Люси, тащили на стол бутылки,
помидоры, зелень и какую ни есть горячую снедь, и все садились
за стол, и приносили гитару, и Мишаня, красивый, полупьяный -
"Проходит жизнь, проходит жизнь..." - молодым неприступным
голосом выводил, закрывая глаза и покачиваясь от счастья - "как
ветерок по полю ржи...", и девочки долго убирали со столов,
вытирая слезы, и утром мы уходили, обласканные, благостные и
нагруженные впрок до новой встречи. Попутные машины возили нас
по долине, что вся была сплошной стол и дом, и чуть ли не в
каждом дворе ждал свой надежный Федя или Вася...
Вася все-таки чаще. Человек он был веселый, и дом его стоял у
самой дороги. С тех пор как за горами провели новое шоссе до
побережья, старая - вот как раз Васина - дорога опустела,
заглохла, берега ее густо заросли лесом, и она стала похожа на
аллею в заброшенном парке. Но, перестав быть единственной
дорогой до моря, старая дорога оставалась все же самой короткой
и самой живописной; редкие истинные знатоки ездили только по
ней, и Васин дом становился чем-то вроде тайного приюта. Дорога
же превратилась как бы в личную Васину тропу: он даже устроил
ступеньки и вывел калитку прямо в приусадебные горы.
Несмотря на протез (война, Варшава), неловкую допотопную
деревяшку, Вася передвигался бойко, уходил далеко и в горах
пропадал неделями. Хотя терять его было некому. Большую часть
года Вася жил один: жена его, молодая краснощекая старуха
Панька, часто уезжала к дочери в Воронеж, - потому хозяйство
было запущено, гряды порушены, двор захламлен и только сарайка
имела относительно жилой вид. Сарайка считалась неприкосновенной
Васиной территорией. Панька туда не совалась и все Васино
имущество презрительно именовала хламом. Вася из корней и дерева
резал фигуры - лесных девок, зверей и птиц. Звери и девки
выходили плохо, зато птицы - все увечные, ломаные, одноногие -
были по-настоящему хороши. Кто-то даже советовал Васе продавать
птиц - туристы любят все занятное, - но он не решился. Я была
старым поклонником Васиного искусства и в тот раз, когда он
зазвал нас с Филей в сарайку, решила, что он просто изладил
очередную птицу.
В птичнике был полный порядок: пол подметен, коренья и деревяшки
стащены в угол. Но Вася заметно нервничал, оглаживал себя руками
и часто одергивал рубаху.
- Что? - шепотом спросил Филя.
Вася налил себе стаканчик, но отставил.
- Что? - откровенно пугаясь, повторил Филя. - Что с тобой?
Вася направился в угол, сильно хромая.
- Я колон нашел. - Стоял он к нам спиной, и лица его мы не
видели. - Колон, греческую вещь. Подарок тебе готовил. Может,
женишься или день какой...
Он мелко подпрыгивал в углу, стаскивая вниз старое одеяло.
- Вот он.
Метровая колонна, украшенная неглубокими каннелюрами, плавно
вырастала из тяжеловесной базы и витой капителью упиралась в
светлую неглубокую чашу. Чаша была чистая, гладкая, она источала
ровный невысокий свет, круглый, как маленькое небо.
Филя сверху обнял Васю и вытер слезы.
Я вышла во двор. Плотный вечерний воздух завалил долину: пахло
дымом, вечерней едой, большой, ухоженной, плодородной землей.
Ветра не было, и ночь обещала быть теплой.
Экипаж скатился во двор бесшумно и дружно, как морской десант.
Я видела, как они обогнули дом и вошли в сарайку, один за
другим, точно так же, как Филя - вниз и к правому плечу -
нагибая голову при входе. Только Поручик на пороге помедлил и
внимательно посмотрел в темноту. Минут через пятнадцать все
вышли и встали вокруг Васи.
- Ну что ты... - говорили они. - Такое сделать...Герой ты,
Вася...
А Лешенька вдруг сказал ласково, будто пропел:
- Может, распустим кролей?
- Кролей? - еще не понимая, вскрикнул Вася. - Кролей распустить?
И, поняв, маленький, легкий, забегал по двору, припадая на
деревянную ногу.
- Распустить всех! Вперед! На Варшаву! - Обнял Филю за пыльные
джинсы и потащил в сад.
- С тылу заходи! В крышу давай! - кричали в саду.
- Давай, ребята! Гони отсюда! - включился Филя.
Вася согнулся над клеткой и, весело ругаясь, стал разворачивать
замок. Кролики тесно зашевелились, пискливо замявкали и потекли
в проем.
- Давай, ребята, проваливай! - Мишаня тряс решетчатую стенку,
кулаком молотил по крыше. Низкий шорох прошел по саду и стих.
- Все, - сказал Филя. - Готово. Прощай.
Вася подошел к нему, утирая лицо и улыбаясь:
- Может, это, теперь...
- Да есть у меня, - просиял Филя и вытащил из куртки светлую
бутылку.
Потом Вася приволок из сарайки заначку - трехлитровую чуть
начатую банку. После нее все вместе заговорили, Вася раскинув
руки, косо поплыл по двору, хрипло смеясь и все время глядя на
Филю.
- Бери, бери колон. Какого дня-то ждать? Какой еще день нужен?
- Что ты, - отозвался Филя, - в раю живем...
Первой из южной родни отыскалась старшая тетушка - Елена. В
сущности, она и не терялась. Жила в своей прежней довоенной
московской квартире, но сама никого не искала и на письма не
отвечала.
Вопреки моим ожиданиям тетушка оказалась совсем не старой,
нарядной, величественной и красивой дамой и была так мила,
весела, любезна, что вызвала мое полное доверие. Встретила нас
во дворе, маму узнала сразу: "Господи, вылитый Витя",
расцеловала, заплакала, но слезы тут же вытерла: "Я себе кроме
мужа другого общества не желаю, да и что может быть лучше в мои
годы, особенно после того, что мы с ним пережили". На лестнице -
уже ближе к квартире - к нам обернувшись, с удовольствием
сообщила, что на обед сегодня сотэ из баклажан - Владислав
Донатович очень любит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21