И вот Карла наконец отправили в казармы; через несколько недель он окреп и превратился в ловкого красавчика-солдата, который хоть и был влюблен и не имел никаких вестей о своей подруге, весь день исправно и бодро нес свою службу, а по ночам болтовня и Шутки товарищей по казарме мешали ему спокойно предаваться грустным размышлениям. Их было человек десять — все из разных мест,— и бывало, когда потушат свет, они до самой полуночи сыпали доморощенными шуточками и затевали возню. Из городских тут были только Карл да еще один парень, о котором младший Хедигер знал лишь понаслышке. Он был несколькими годами старше и успел уже послужить фюзилером. Собственно говоря, когда-то он выучился на переплет-
чика, но давно уже не занимался этим ремеслом, а жил тем, что за бессовестно высокую плату сдавал в аренду старые дома, которые наловчился покупать безо всякого капитала. Иногда он перепродавал дом за сумасшедшую цену какому-нибудь простофиле, а если покупатель просрочивал платежи, то он клал себе в карман и отступное, и уже выплаченные деньги, снова записывал дом на себя, а цены за жилье снова повышал. А еще он приноровился с помощью несложных перестроек выделять в квартирах лишнюю комнатенку или кладовку, и опять же получал барыши. Причем в перестройках этих не было ни удобства, ни целесообразности, а одна только глупость и бестолковщина. К тому же он знал наперечет всех халтурщиков среди мастерового люда, которые делали все кое-как, зато и брали дешево,— они-то на него и работали. Если же ему больше ничего путного в голову не приходило, он просто заново белил стены, и опять-таки повышал плату. Вот таким путем этот пройдоха получал приличный годовой доход, не затратив ни часа собственного труда. Свои делишки он проворачивал быстро, но всегда интересовался и чужими домами, строил из себя этакого знатока, любил во все вмешиваться да советы давать, хотя на самом-то деле был дурак дураком. Но слыл он, однако, за умного , и состоятельного молодого человека, который уже кое-чего добился и который своего не упустит. Так что он считал ниже своего достоинства служить в пехоте и хотел стать офицером. Но поскольку он был страш-ным лентяем и неучем, в офицеры его не взяли — и вот теперь благодаря своей настырности он сумел попасть во фланкеры.
Здесь он также решил завоевать себе уважение, но, как всегда, не каким-либо умением, а кошельком. Он что ни день зазывал своих товарищей и младших офицеров на пирушки и надеялся этой неуклюжей щедростью добиться льгот и послаблений. Но Он добился только то-го, что все над ним потешались, хотя своего рода послабление он получил: его просто-напросто оставили в покое — лишь бы не мешал никому. Только один-единственный рекрут водился с ним: он прислуживал ему, чистил оружие и прочее снаряжение и никогда о нем дурно не отзывался,— это был богатый крестьянский сынок, этакий молодой скряга, который страсть как любил выпить да закусить на дармовщинку. Он свято верил, что откроет себе дорогу в рай, если все свои де-япя
нсжки до последнего талера привезет обратно домой, и все же сможет сказать, что, мол, весело провел время на службе и кутил как заправский фланкер. При этом он всегда бывал весел и беззаботен, развлекал своего покровителя, которому куда как далеко было до своего друга, когда тот, хлебнув винца, неподражаемо пел слабеньким фальцетом модные деревенские песенки; ведь это был на редкость веселый скряга. Вот так они и жили душа в душу — Рукштуль, молодой цивилизованный грабитель, и Шперри, молодой деревенский скряга. У одного всегда было вдоволь и мяса, и вина, и делал он, что хотел; другой же ходил за ним чуть ли не по пятам, пел ему, и сапоги чистил, и не гнушался даже мелкими подачками, которые ему порой перепадали. Остальные же только насмехались над ними и решили между собой Рукштуля ни в одну компанию не принимать. Это не относилось, однако, к его оруженосцу, потому что тот был, как ни странно, отличным стрелком, п в армии с распростертыми объятиями принимают всякого, кто знает толк в деле, будь то почтенный горожанин или деревенский вертопрах.
Карл всегда был заводилой, когда начинали потешаться над этой парочкой; но однажды ночью у него вмиг пропала всякая охота шутить, когда в наступившей тишине разомлевший от вина Рукштуль начал хвастать перед своим приятелем, какая он важная персона и какую богатую жену вскорости собирается отхватить — дочку плотника Фримана, и она, мол, судя по всему, никуда от него не денется.
Тут Карл потерял всякий покой, и на следующий же день, улучив свободную минуту, поспешил к своим родителям, чтобы как следует разведать, в чем там дело. Но так как у него не хватало духу самому завести об этом разговор, то о Термине он бы ничего так и не узнал, если бы под конец, когда он уже собирался уходить, мать не передала от нее привет.
- Где же вы ее видели? — спросил он, стараясь казаться равнодушным.
- Господи, да она теперь что ни день со служанкой па базар ходит, учится покупки делать. Я же не могу не
дать ей доброго совета, когда мы там встречаемся,— и уж. мы тогда с ней весь базар обойдем, и все смеемся — она ведь всегда такая веселая.
- Ах вот оно что? — сказал отец.— Вот где ты так долго пропадаешь? Все сводничаешь? Прилично ли ма-
тери заниматься подобными делами, да еще разгуливать по городу с особами, которые под запретом для нашего сына? А ты еще и приветы передаешь!
— Какие такие запретные особы? Разве я не знаю эту славную девочку с малых лет — я же на руках ее носила,— а теперь и разговаривать с ней не смей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24