И разве не пример человеколюбия богатый дядюшка, который безо всякого для себя убытка открывает дорогу в мир сметливым, но бедным родственникам? Ведь часто бывает — когда в доме есть один счастливчик, глядишь, и другим что-нибудь перепадет, и они наберутся ума-разума. И все это ты хочешь пресечь безжалостной рукой и уничтожить счастье на корню?
Хедигер натужно рассмеялся и с досадой сказал: — Это все выдумки. Ты рассуждаешь, как та крестьянка с кувшином. Я совсем по-другому представляю себе, что значит быть богатым и иметь бедных родственников. Такой богатей ни в чем себе не отказывает, у него мильон капризов и причуд, которым он все время потакает и которые съедают уйму денег. Но стоит прийти его родителям или братьям — он тут же садится с важ-ным видом за стол, берет окладную книгу, мусолит перо и, вздыхая, говорит: «Благодарите бога, что не знаете
ни, как тяжко управлять таким состоянием! Уж лучше сторожить стадо коз, чем следить за полчищем злостных нерадивых должников! Платить никто не желает, каждый норовит улизнуть да отделаться, день-деньской только и смотришь, как бы тебя кто не надул! А стоит схватить такого проныру за шиворот, так он такой шум-гам подымет, что рад поскорее избавиться от него, если не хочешь прослыть кровососом и ростовщиком. Бюллетени, протоколы, извещения, объявления — все нужно читать и перечитывать, чтобы не пропустить какой-нибудь выигрыш и не просрочить какой-нибудь платеж. И денег на руках никогда нет! Выплатит кто-то ссуду - так он сразу выставляет свою мошну напоказ по всех кабаках и повсюду трубит, что расплатился,— и не успеет он выйти из моего дома, как тут же появляются трое других, и требуют денег, и по крайней мере один уж обязательно берет деньги безо всякого залога! Да еще притязания общины, да благотворительных обществ, да всякие общественные дела, да всевозможные подписные листы — ведь не откажешь, положение обязывает — часто, скажу вам, голова кругом идет! А в этом году дела совсем плохи: сад вот привел в порядок да балкон пристроил, жена давно уж хотела,— теперь надо рассчитываться. А уж верховую лошадь занести — ведь врач мне сто раз говорил,— об этом я и не мечтаю — только знай плати. Вон, посмотрите, решил виноградный пресс новейшей конструкции построить, чтобы давить мускат — я его у себя на шпалерах выращиваю,— и, черт побери, едва ли в этом году смогу расплатиться! Но, слава богу, кредит мне еще дают!» — так говорит он, ловко вплетая в свою бол-Товню такие жалостные подробности, что бедные братья и старик отец уже не смеют и заикнуться о своих обстоятельствах и удаляются несолоно хлебавши, вдо-воль налюбовавшись его садом, его балконом, его хитроумнейшей давильней. И пойдут они за помощью к чужим людям, и безропотно заплатят высокие проценты, только бы не слушать больше эту болтовню. Дети его растут в шелку да бархате и вальяжной поход-кой разгуливают по городу. Они приносят бедненьким кузенам и кузинам небольшие подарки, а два раза в году приглашают к себе на обед, и для богатых детей это большая потеха, но как только гости, перестав робеть и смущаться, начинают слишком уж шалить, им Набивают карманы яблоками и отправляют домой. Дома
они рассказывают обо всем, что видели и что ели, и все подвергается строгой критике; ибо зависть и злоба переполняют души бедных невесток, что не мешает им, однако, заискивать перед состоятельными родственниками и расхваливать их наряды на все лады. Но вот — несчастье обрушивается на отца или на братьев, и богатому родственнику, чтобы избежать толков да пересудов ничего не остается, кроме как взять на себя все заботы. И он безропотно берет на себя эти заботы. Но тут-то и рвутся окончательно узы братского равноправия и любви! Братья и их дети становятся отныне рабами и слугами сего господина; из года в год их будут поучать да одергивать, и будут ходить они в грубой одежде да есть черствый хлеб, чтобы вернуть хоть малую долю того, что на них затрачено, а детей отправят в сиротские приюты и школы для бедных; правда, если у них хватает силенок, их заставят работать в господском доме, и будут они сидеть за столом в самом дальнем углу, не смея и пикнуть.
— Фу, ну что ты такое несешь! — воскликнула жена.— Неужто ты и вправду считаешь своего собственного сына таким негодяем? Почем ты знаешь, что именно его братьям на роду написано стать его слугами? Это им-то, которые сами не лаптем щи хлебают? Нет, честь свою мы блюсти умеем, нас, я думаю, богатой женитьбой с толку не собьешь, а мои добрые надежды сбудутся, вот увидишь!
— Я и не утверждаю,— возразил Хедигер,— что с нами все именно так и будет, но все равно, за внешним неравенством неизбежно появится и внутреннее; кто жаждет богатства, тот стремится стать выше себе подобных...
— Глупости! — перебила его жена, снимая со стола скатерть и вытряхивая крошки за окно,— ведь разве Фриман, обладатель немалого состояния, о котором мы сейчас спорим, перестал быть ровней нам, остальным? Разве вы не живете душа в душу, вас ведь водой не разольешь!
— Это совсем другое дело! — воскликнул мастер,— совсем другое! Он свое богатство добыл не хитростью и обманом и в лотерею не выиграл, а сорок лет честным трудом зарабатывал его по талеру. А потом — мы никакие не братья, Фриман и я, мы не вмешиваемся в дела друг друга, и впредь всегда будем так поступать, и это наш принцип! И в конце концов, он ведь не то что
другие прочие, он ведь к тому же — стойкий и несгибаемый. Но не будем без конца обсуждать столь незначительную разницу в достатке! Слава богу, среди нас нет баснословно богатых людей, наш достаток распределяется более-менее равномерно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24