Чему ж тут удивляться, говорили люди, ни Лемана нет, ни государства больше нет, леснику даже охотничье ружье не дозволено иметь, чему ж удивляться, если лес гибнет, как от пожара, если никого не осталось, кто научил бы, как ухаживать за лесом. И лесник, бывший когда-то лесорубом, но гораздо старше отца Якоба, сказал: «Надо, чтобы кто-нибудь изучил это дело. На районном активе спросили: если знаете, кто способен к ученью, назовите. Я и назвал Якоба Фильтера, другого-то я никого не знаю, а он один среди нас в подходящем возрасте». Тогда Якобу Фильтеру исполнился уже двадцать один год, а школы он уже семь лет в глаза не видел. И Якоб стал отказываться, но как-то не очень ловко. Тогда ему сказали: тебе от нас не увернуться. Они тут придумали такое, что и уговаривать никого не надо: если кто не хочет ехать, надо его делегировать. Мы делегируем тебя, и придется тебе ехать, у нас ведь демократия. Так Якоб Фильтер оказался перед приемной комиссией, но, заметив, что проверяют его знания, почувствовал надежду, ведь у него никаких знаний не было. И все-таки он попал в ловушку, его спрашивали о работе и о лесе, а сами ничего в этом не понимали, и он им все подробно объяснял. Так его и поймали. В октябре сорок девятого старый лесник подарил ему непромокаемый плащ, а лесорубы посмеивались. Но что ему было делать—он был их делегатом. Три долгих года пришлось Якобу Фильтеру изучать науки, к лесу почти никакого отношения не имеющие, и еще четыре года — такие науки, о которых говорили, что они о лесе, но это был лишь умозрительный лес, так сказать, научный лес, и, когда семь лет прошли, Якоб Фильтер заявил: так, а теперь отпустите меня домой, в мой настоящий лес, собственно, теперь он уже совсем не лес, но я хочу из него снова сделать лес, затем я сюда и приехал и теперь знаю, как это делается. Однако его наставники ответили, что не для того учили его всем наукам, чтобы он разменивался на мелочи, лес господина Лемана — это ведь еще не весь лес, и вот они хотели бы знать, достаточно ли он, Якоб Фильтер, сознательный. Сознательности, ответил Якоб, у него хватает, и нечего ему господином Леманом в глаза тыкать, разве он не выучил всего, что от него требовали? «Да,— отвечали наставники,— ты все выучил, и немало потов с тебя сошло, и нам это немало усилий стоило, но это еще и денег стоило, а тебе, конечно, известно, кто их давал. Так иди и отплати ему добрыми делами, иди и расти лес для того, кто платил нам за наши усилия». И Якоб Фильтер стал служащим в министерстве сельского и лесного хозяйства, а когда по радио пели: «В лесу и на лужайке — везде мне хорошо!» — он выключал приемник. Но иногда он все-таки отправлялся в лес, не развлекаться, не на охоту — хали-хало, хали-хало!—а чтобы проверить взаимодействие почвы и дернового покрытия, размеры поражения вредителями, площадь лесопосадок и противопожарные мероприятия, и, когда он приезжал, лесорубы говорили: «Ого, вот явилась государственная власть!» А звучало это так: «Гляди, вот явился новый господин Леман!» Не помогало, что он показывал им свои руки. Они на них глядели и говорили: да, они ему верят, он когда-то работал этими руками, но теперь он сидит в верхах, а верха всегда остаются верхами, какие бы руки у кого ни были. Тогда Якоб Фильтер вернулся в министерство и стал ломать голову над разными вопросами — о лесе, и о рабочих, и о том, как изжить из верхов этого господина Лемана. Но ничего другого не придумал, кроме как работать. Он хотел выполнять работу как можно лучше и разумнее, а для того часто ездил в лес, показывал рабочим свои планы и расчеты, расспрашивал их обо всем подробно, и, если ему говорили, что то или иное не годится, он выяснял почему, он спорил, измерял, доказывал и выслушивал советы, а иногда менял свои планы, что легко сказать, но попробуй сделать, иногда же проводил в жизнь свои планы, что тоже легко сказать, да не просто сделать, и помаленьку да полегоньку лес начал расти, и помаленьку да полегоньку начал изживаться господин Леман из памяти людей, а потом и вовсе пропал, понять это можно было уже из того, что рабочие в лесу предлагали Якобу Фильтеру табачок покурить, а при господине Лемане всегда бывало только наоборот, но еще понятнее это было из того, что теперь стоило в лесу разгореться спору, и рабочие говорили: «Об этом мы напишем наверх!» Что звучало так: «Об этом мы напишем Якобу Фильтеру!».
Благословенны будьте все мои ныне ученые друзья, благословен будь прежде всего Якоб Фильтер, начальник главного управления министерства, который еще тринадцать лет назад писал «ложка» через «ш», а теперь добился того, что сотни рабочих в лесу господина Лемана и в лесах других леманов слова «государственная власть» произносили как имя «Якоб Фильтер»: «Якоб Фильтер, служащий, начальник главного управления, дипломированный лесник и бывший лесоруб».
А теперь аттическая пчела Роберт Исваль погибает от жажды, но, конечно же, в этом торжественном зале оратору поставили на кафедру восхитительную пресную водичку, ну уж ладно, сочтем ее за холодное пиво: ваше здоровье, господин ректор, ваше здоровье, дорогой мой набор сорок девятого, вы, ребята, действительно оказались молодцами!
На сохранившихся у Роберта старых фотографиях ребята вовсе не выглядели молодцами, скорее наоборот. А уж тем более на маленьких карточках для паспортов, подклеенных к анкетам в архиве у Мейбаума. Посмотрев на них, можно было понять скептически настроенного психиатра: аккуратные проборчики, кружевные воротнички до солнечного сплетения, косички, сережки! Головки, вырезанные из семейного альбома — на фоне материнского платья в цветочек и клешни омара из натюрморта на стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138