Но Трулезанд старался выражаться как можно деликатнее, когда обстоятельства вынудили его коснуться этой темы.
А обстоятельства заключались в его разорванной ночной рубашке.
— Такую рванину,— сказал он Вере,— я не могу продемонстрировать моей тете, ведь это дорогая память. Она начнет расследовать причины столь плачевного ее состояния, а об этих причинах с моей теткой вообще говорить невозможно.
— Ладно,— сказала Вера,— я-то ведь не твоя тетка, со мной возможно.
Но Трулезанд не проявил никакого желания углублять эту тему.
— Як тебе — не ради покаяния, а ради самой рубашки, короче, потому, что ты швея, а я плотник.
Он попытался, строя страшные гримасы, выпроводить из комнаты Роберта и Квази, которые привели его сюда, к девочкам, вместе с его разорванной рубашкой, однако ничего не добился.
— Можешь спокойно рассказывать,— заявил Квази.— Откровенность и в этих вопросах принадлежит к квази лучшим чертам членов Союза свободной немецкой молодежи.
— Разумеется,— поддержал его Роберт,— а Вера и Роза, судя по всему, не из тех, кого удастся провести.
Роза Пааль покраснела и подняла руки, словно защищаясь.
— Не хочу я ничего слушать, наверно, какая-нибудь гадость. У Исваля такое выражение лица!..
— Да нет же, девочки,— сказал Трулезанд,— у него всегда такое выражение. У нас один раз была лекция про выражения лиц, физио... Нет, забыл, что-то похожее на гномов — про физиогномов, что ли, ага, про физиономов, в общем, насчет того, отражается ли душа и порок на лице, ну и всякое такое, но в конце концов лектор научно доказал, что все это совсем не так. А потому не принимайте во внимание, что там за лицо у Исваля. Но вот намек на то, что моя рубашка связана с какой-то гадостью, меня задевает. Придется кое-что разъяснить, а не то у вас еще останутся сомнения.
Прежде всего он сообщил девочкам тот факт, что сердце его легко воспламеняется — обстоятельство, которое, впрочем, его вовсе не удивляет, ведь его отец плавал в свое время по морям. Потом припомнил название доклада, который однажды слышал. «Человек как единое целое» назывался доклад.
— Это, безусловно, так,— заявил Трулезанд.— А раз человек— единое целое, то нечего удивляться, что у него воспламеняется не одно только сердце. Это вам понятно, девочки?
Девочки сначала сделали вид, что ничего не поняли, но потом Роза Пааль выпалила:
— Значит, все-таки какая-то гадость!
— Глупости,— возразил Трулезанд.— Просто мне удалось выяснить, что нервы моего живота и мое сердце неразрывно связаны друг с другом. Представляют собой единое целое.
И он рассказал свою знаменитую историю о танцплощадке и о том, как у него в животе перекатываются камни, словно у волка из сказки про семерых козлят,— особенно в тех случаях, когда оркестр играет прощальный марш «Доброй ночи, по домам,
пусть приснится ангел вам».
— Ив результате этого,— печально заключил он,— мне приходится избегать музыки. Тогда еще кое-как получается.
— Что получается? — спросила Вера Бильферт.
Роберт подавил смех, а Квази Рик заявил, что этой теме надо будет посвятить специальное собрание группы, и девочки опять покраснели.
— Послушайте-ка,— сказал Роберт,— давайте уж я доскажу нам эту историю до конца, а то он никогда не доберется до своей рубашки, а вы, пожалуй, еще заболеете краснухой. Так вот, когда мы были на днях в кафе «Рикки», Герду пришла в голову блестящая идея. Он несколько раз подряд танцевал с одной и той же девицей, и было здорово заметно, что его отец в свое время плавал по морям. Но еще задолго до того, как оркестр начал играть «Доброй ночи, по домам», наш Трулезанд сбежал — отправился домой. Поэтому он чувствовал на обратном пути не боль в животе, а любовь в сердце — оно явно воспламенилось. И теперь он только и ждет возможности встретиться с этой девчонкой, но уже без музыки. Эта девушка — мы приближаемся наконец к нашей рубашке,— эта очаровательная девушка живет недалеко отсюда, в конце аллеи, там, где садово-огородные участки. Если бы у нас не было вечерних занятий, он бы наверняка подкараулил ее, когда она возвращается домой, но, к < ожалению, это отпадает. Значит, остается только утро. Однако насчет утра у Герда Трулезанда особая точка зрения. А ну-ка чьи кажи свою точку зрения, Герд!
— Моя точка зрения заключается в том,— сказал Трулезанд,— чю нечего приставать к девушке, когда она спешит на работу. Может, она не выспалась, или думает в эту минуту о своем начальнике, которого не выносит, или, может, она опаздывает, а i уг ты откуда ни возьмись выступаешь из утреннего тумана и юворишь: «Привет, девушка!» Утро вечера дряннее, во всяком ( чучае, в таких вещах.
— Да,— сказал Роберт,— такова его точка зрения, и потому он никогда не подойдет к этой девушке, поскольку у него печсром занятия, а утром принципы. Разве что в воскресенье, когда она пойдет в церковь, а потом на прогулку в лес.
— Ну, это не для меня,— проворчал Трулезанд,— с меня довольно опыта Исваля.
— А у него тоже есть опыт? — язвительно спросила Вера Ьнльферт.— Но мы опять ушли в сторону от нашей рубашки.
— Этот опыт уже не имеет значения,— поспешно заявил Роберт.— Странно, но теперь, когда мы рассказали столько вставных новелл, история с рубашкой как-то поблекла. Я изложу ее совсем коротко. Так вот, девушка из кафе «Рикки» проходит каждое утро около половины восьмого по аллее, а Трулезанд каждое утро около половины восьмого стоит у окна и, краснея, следует за ней взглядом.
— Краснея — это вранье,— вмешался Трулезанд,— и следует— тоже. Очень мне надо за ней следовать! Но ноги у нее, девочки,— можете спокойно спрятать свои!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138