В одно мгновение ее руки обхватили его, и нежное лицо прижалось к его маленькой твердой головке.
– Детка, что ты здесь делал?
– Разговаривал с папой.
Он тяжело вздохнул. Теперь, когда возбуждение упало, прошла разговорчивость, но вместе с тем и всякая натянутость. Он снова стал четырехлетним ребенком.
– Милый, я всюду искала тебя.
Он сразу стал ей рассказывать историю с Джемсом. Вдруг раздался голос фон Клеве, прервавший тишину в комнате:
– Ирэн!
Она подошла к кровати.
С другой стороны кровати, несколько поодаль, стоял священник с распятием в руках; его лицо наполовину было скрыто тенью. Позади его красным и белым пятнами выделялись церковные прислужники. У подножия кровати столпились сиделки.
Ирэн стояла одна с Карлом-Фридрихом, который крепко держал ее за руку.
– Отошлите всех, – сказал фон Клеве. – Вы слышали, отошлите их!
Священник удалился; за ним, не скрывая своего неодобрения, последовали сиделки. Ирэн с мальчиком и ее муж остались одни.
– Вы должны быть довольны; теперь вы получите возможность выйти замуж за того, кого любите!
Краска покрыла лицо Ирэн.
– Карл, – сказала она мягко, – зачем вы мучите себя и меня? Вы хорошо знаете, что такого человека нет.
Он попробовал засмеяться, но у него было слишком сухо в горле.
– Вы были безупречной женой, чистой и холодной как лед, – произнес он насмешливо. – Ваш духовник и ваши друзья превозносят вас: чего еще остается желать женщине?
Его голос ослабел, он тотчас опять оживился.
– Имейте в виду только следующее: если вы вторично выйдете замуж, вы потеряете половину того, что вам отказано, и Карл-Фридрих на десять лет раньше вступит в наследство.
Ирэн наклонилась, мягко высвободила свою руку, которую держал Карл-Фридрих, и вывела его из комнаты, велев идти к няне. Он послушно пошел и вскоре исчез за поворотом лестницы.
– Отослали сына, чтобы мои слова не осквернили его слух? – с трудом произнес фон Клеве.
Ирэн внезапно опустилась на колени возле кровати.
– Карл, – сказала она голосом полным сострадания, – неужели и теперь, когда ваш конец близок, вы не можете быть добрым со мной? Я так старалась быть вам хорошей женой, во всем вам подчинялась. Моя ли вина, если вы не обращали на меня внимания, не заставили меня полюбить себя?
Фон Клеве сделал слабое движение.
– Конечно, во всем виноват я один, – сказал он, с трудом шевеля сухими губами. – Женщина все может простить мужчине, кроме равнодушия! В восемнадцать лет, Ирэн, когда вы выходили замуж за меня, вы были, простите меня, слегка скучноваты. Но вы очень подходили к положению, которое должны были занять! Разумеется, я должен был притвориться влюбленным в вас, теперь это для меня ясно. Но тогда меня сбила с толку Найла Явонска. Впрочем, к чему вспоминать?
Он замолчал, затем продолжал с усилием:
– Такое оскорбление переносится с трудом.
– Карл! – воскликнула Ирэн.
Он посмотрел на нее хмуро и недоверчиво.
– Перед вами открыта вся жизнь, вас ждет любовь, а я лежу здесь, и вы, вы…
Его глаза закрылись. Она вскочила и крикнула сиделку.
Фон Клеве опять раскрыл глаза; они остановились на священнике, молившемся у его изголовья.
– Все кончено, – прибавил он. – Что ж, я честно сыграл свою роль.
Его руки зашевелились, точно ища что-то. Ирэн взяла их в свои. Потухающий взор фон Клеве остановился на ней:
– Удивительно, как надежда на свободу делает женщин кроткими, – пробормотал он.
Она упала на колени у его постели, обхватив голову руками.
– Я отправляюсь в далекую страну, – произнес он. Его голос повышался и падал вместе с колеблющимся дыханием.
На дворе большие часы мягким и густым звоном начали бить шесть часов.
Фон Клеве это показалось звоном церковного колокола. Он с трудом произносил слова, но они были еще слышны.
– Я опоздал, – сказал он, и едва заметная улыбка скользнула по его лицу. – Они уже возвещают о моей смерти, а я еще не умер. Надо поторопиться.
Когда прозвучал последний серебристый удар, он лежал мертвый.
ГЛАВА II
Положение вдовы всегда притягивает общественное любопытство. Начать с того, что ее прошлое открыто для обсуждения, вызывая к себе не меньше внимания, чем ее проблематическое будущее, само собою разумеется, до оглашения завещания. Если у нее есть дети, это будущее еще больше затемняется и осложняется, и открывает новое поприще для дружеских соображений и догадок.
У фон Клеве было много родственников как в самой Вене, так и в ее окрестностях, не говоря уже об отверженной английской протестантской ветви рода, которую маленький Карл-Фридрих обездолил в смысле наследства; и каждый кузен или дядя находил нужным проявить свою заботливость о новом наследнике.
Мадам де Кланс наконец устроила общее совещание, пригласив к себе всех родственников на чай в память ее покойного дяди; выражение «в память покойного» не было употреблено, но, как она сама тонко заметила, подняв вверх брови: «Карл при жизни так часто доставлял нам материал для разговоров о нем, что найдется, что сказать о нем и после смерти».
Все родственники собрались к чаю в ее гостиной.
– Клянусь честью, – проговорил Рудольф де Кланс, грея свои ноги перед большим камином, – все эти фамильные чувства и связи существуют только для того, чтобы наградить человека сильнейшим припадком ревматизма. Этот холодный ветер пробрал меня насквозь.
– Вам следовало бы устремить мысли на более высокие предметы, – сказал с усмешкой Нико фон Клеве.
Он имел очень стройный вид в своем мундире и, видимо, с удовольствием сознавал это.
– Или на более низменные, – сострила Ванда, которая не в силах была сдержать своей веселости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79