Ирэн, застенчивая и сдержанная, проснулась с чувством неведомых возможностей, которые ей мог принести этот день. Чего должна была она желать от него? Новой встречи, письма, визита Ванды? Но… в одиннадцать она призвала к себе управляющего и попросила его приготовиться сопровождать ее, Карла и няню в Гогенау, там она собиралась осмотреть принадлежащее ей имение. Она была в отъезде четыре дня – четыре дня, в течение которых она играла с Карлом, много гуляла в одиночестве и прочла от доски до доски только что купленные три книги. Воспоминание о Жане стало рассеиваться. Она смеялась немного над собой, вспоминая ту ночь, когда лежала без сна. Она хотела остаться на неделю в Гогенау. Отель был очень комфортабельный, а погода стояла упоительная. Но на третий вечер ее охватило внезапное желание ехать домой. Казалось, весна все заливала вокруг себя. Ирэн чувствовала быстрый бег крови в своих жилах и страстно желала вернуться в замок, с его лесом, мягким сумраком и тишиной.
Раз или два во время своей поездки она думала о Жане и о поведении Ванды в тот день. Совершенно непонятно, как могла она не почувствовать того же, что Ванда. Со скучающим видом она разрезала книгу. Какой оригинальный сюжет!
В таком душевном состоянии она получила письмо Жана. Она прочла его и улыбнулась. Принять все это к сердцу так, как он делал в своем письме? Право, это было большим искушением. Она ответила на следующее утро, – вернее, продиктовала письмо своей секретарше; она просто сообщила, что сейчас находится в отъезде и слишком занята, чтобы принимать посетителей.
– Подписаться за вас? – спросила секретарша. Ирэн, наклонившаяся в этот момент над горшком с гиацинтами, подняла голову.
– Да! Впрочем, нет. Отложите в сторону, я потом подпишу, – сказала она.
Такого рода вежливость, после всего, ни к чему не обязывала.
Ванда прислала ей два билета на концерт Жана, который должен был состояться через неделю, с коротенькой запиской, в которой просила Ирэн прийти к ней обедать перед концертом, прибавив с целым рядом восклицательных знаков следующую фразу: «Чтобы хорошенько подкрепиться перед предстоящим испытанием при встрече с вашим талантливым обожателем».
ГЛАВА XIX
До самого концерта Эбенштейн не давал Жану покоя. Он со всеми его знакомил, устраивал обеды и завтраки с его участием и вообще всячески выводил его в свет. Газеты заговорили о нем, репортеры стали помещать заметки.
Жан много смеялся, болтал и пил. К концу недели он заметно похудел. Он очень мало ел и жил все время за счет своих нервов. «Ирэн! Ирэн! Ирэн!» Это была его единственная отчетливая мысль. Даже его концерт утратил для него всякий интерес. Ее письмо на машинке, написанное секретаршей, взбесило его до последней крайности, но все же он не расставался с ним.
– Я молю Бога только об одном, чтобы вы не заболели, – сказал ему Эбенштейн в день концерта. – Вы выглядите дьявольски скверно.
Он заставил Жана пойти вместе с ним в аптеку и выпить какое-то лекарство, а затем затащил его в свою великолепную квартиру, где Жан оставался до отъезда на концерт. Проезжая по залитым светом улицам в Берзендорферзаль, где должен был происходить концерт, Жан вдруг схватил антрепренера за руки.
– Слушайте, Эбенштейн! – сказал он торопливо. – Окажите мне услугу. Узнайте и скажите мне, где сидит мадам де Кланс и ее компания. Графиня фон Клеве, я думаю, будет с нею.
Он пристально посмотрел на Эбенштейна, не выскажет ли тот удивления, – но антрепренер, весь занятый приведением в порядок своего галстука, только ответил тоном раздраженного ребенка: «Хорошо».
Жан совсем не нервничал. Он стоял в артистической, держа в руках скрипку и облокотившись на стол. Фальве, которая должна была петь первой, подошла и заговорила с ним. Это была красивая женщина с волосами цвета чистого золота и чудесными зубами. Несмотря на всю грузность, она была одета в пунцовое шелковое платье. Жан молча слушал ее любезные фразы. Она была немка, но из любезности говорила с ним по-французски, раздражая его своим акцентом.
Вошел Скарлоссу, заложив руки в карманы. На его лице было написано невозмутимое спокойствие. Жан подошел к двери и стал ждать Эбенштейна. Наконец, тот пришел, отчаянно гримасничая и ругаясь. Жан схватил его за рукав.
– Где они?
– Кто? Да, фон Клеве и ее знакомые? Не имею представления.
Он прошел через комнату, что-то сказал капельдинеру и исчез. Жан, с побелевшими губами, слушал гром аплодисментов, которыми встретили появление Фальве на эстраде. Он должен был выступить вслед за ней. Он сел на стул и положил голову на руки. Поток странных воспоминаний пронесся в его воображении: его сестра Анжель, он сам, занятый печеньем краденого картофеля, танцевальный салон с Анной, длинный коридор замка и удаляющиеся огни автомобиля.
– Ну, пора! – сказал Эбенштейн, стремительно влетая к нему.
Ослепленный светом, Жан взял скрипку и, слегка подталкиваемый, вышел на эстраду. Целое море бледных лиц смотрело на него. Он слышал, как бьется его сердце. Лица колыхались и плыли перед ним.
Скарлоссу взял одну, затем другую ноту на рояле. Он прошипел что-то Жану и затем взял величественным громким аккордом первые ноты. Жан закрыл свои усталые глаза, поднял скрипку и заиграл. Рыдания подступали у него к горлу во время игры. Музыка овладела им, терзая его своим пафосом и заливая сердце своей сладостью.
– Клянусь Юпитером! – шептал Ганс Бекман Ирэн. – Этот мальчик умеет играть! Вы не находите?
Ирэн готова была ударить его в эту минуту за то, что он заговорил. Музыка захватила ее, унесла куда-то вдаль, а он оторвал ее и вернул снова к реальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79