«завтра».
Она перегнулась через борт и смотрела, как они садятся в лодку.
– Мы не уедем завтра, – шепнула она Жану. Гаммерштейн, схватив ее за руку, силой ее оттащил.
– Слушай, ты ведешь себя непозволительно! Оставь в покое этого молокососа! Мне кажется, что Ирэн придется с ним немало помучиться. Ты знаешь, что я обыкновенно не вмешиваюсь в твои дела. Ты должна признать, что я тебя не стесняю, но я не желаю, чтобы ты флиртовала с Жаном. Он молод и непостоянен, как хамелеон, но все-таки он любит свою жену. Ирэн женщина с сердцем и душой, чего нельзя сказать про большинство из вас. Лицо Эльги передернулось.
– Какой ты глупый, Поль! Виктуар для меня – минутное развлечение. Мы с Ирэн слишком близкие подруги.
– Это мало играет роли, когда одной женщине понравится муж другой, – мрачно проговорил Гаммерштейн. – Во всяком случае, мы уезжаем на рассвете, и это решает вопрос. Так как ты слышала Виктуара, то нам незачем останавливаться в Гамбурге.
Он ушел, насвистывая мелодию из «Экстаза». Когда-то он страстно любил свою жену и продолжал любить, пока она дорожила им, но вскоре после замужества она перестала считаться с ним, не стараясь скрывать свое равнодушие. В дальнейшем ее жизнь превратилась в серию флиртов и приключений. Виктуар заинтересовал ее своей впечатлительностью. Это было так ново. По бесчисленным легким признакам она сразу уловила в нем такие черты характера, о которых и не догадывалась Ирэн, но она заблуждалась, считая его совершенно лишенным ума.
Он сразу рассказал ей историю, которую никогда бы не решился рассказать Ирэн. Несмотря на ее положение и имя, он почувствовал, какого рода она женщина.
Этот день они провели вдвоем на берегу, сидя под скалой. Гаммерштейн занялся рыбной ловлей; его темная тонкая фигура резко и одиноко выделялась на фоне блестящего неба.
По дороге в отель Жан обнял Ирэн.
– Вот так платье! – смеясь сказал он.
– Эльга испортила нам весь день, – проговорила Ирэн.
Она очень устала. «Я сегодня испытывала отвращение», – подумала она про себя. Она не могла отделаться от чувства какой-то гадливости.
Вошел Жан; присев на край постели, он посмотрел на Ирэн.
– Ты на меня не сердишься, скажи? Мы покончили с нашей ссорой, не правда ли?
Он дотронулся до одеяла с голубыми лентами.
– Хорошо я играл сегодня?
– Очень.
– Не правда ли, это была большая любезность с моей стороны? Я скоро буду выступать только на концертах. Иначе не стоит. Я никак не мог отвертеться от Эльги.
Он встал и потянулся.
– Вы очень рассердились, мадам? Посмотрев на Ирэн и улыбнувшись, он нагнулся и поцеловал ее.
Ирэн показалось, что только она одна дорога ему в эту минуту, а все остальное для него не существует.
ГЛАВА XXX
– Итак, это последний день нашей свободы, – сказала Ирэн.
Жан сидел у ее ног и что-то писал. Рукопись полетела на пол. Эти последние пять дней он был особенно счастлив. Была дивная погода. Ирэн он прямо обожал. Он посмотрел на нее; рука его лежала на ее коленях.
– Ты была счастлива?
Все воспоминанья о минувших невзгодах развеялись за эти дни.
– Ты еще спрашиваешь?
– Счастливее, чем раньше? – настойчиво продолжал он, пристально смотря ей в лицо.
– Бесконечно.
Он встал, взял скрипку и начал играть у ее ног. Казалось, звуки скрипки просили, молили о чем-то. Раздался последний чарующий аккорд. Жан встал и поцеловал Ирэн.
– Скажи мне, милый, что в тебе преобладает – музыкант или человек?
Он притянул ее лицо к себе.
– Когда ты такая, как сейчас, я весь человек, весь твой и в то же время полон музыки. Все, что я чувствую, чем живу, нераздельно связано с моей любовью и искусством.
Руки Ирэн обвили его шею.
– Я так бы хотела, чтобы ты остался навсегда таким, как сейчас, – прошептала она. – Мой навсегда, такой близкий, как никогда!
– Я неисправим, – вдруг вскричал Жан. Он вскочил и посмотрел на нее. – Я так чертовски слаб. Меня все привлекает, в особенности плохое. – Порыв откровенности, свойственный впечатлительным натурам, овладел им. – Даже если я совершаю какой-нибудь нехороший поступок, я потом не раскаиваюсь; никаких угрызений совести. Мне только хочется не видеть вещей, которые меня соблазняют.
Ирэн засмеялась.
– Милый, что ты говоришь?
– Это правда, – ответил он. – Если я причиню тебе горе, ты простишь меня?..
Она погладила его волосы.
– Я нелегко забываю, – сказала она с грустью, – но мне кажется, что ты и я – одно целое, и я не могла бы с тобой расстаться. – Она прижалась к нему. – Разве ты боишься за свою свободу? Неужели эти дни показались тебе скучными, мой любимый?
В минуту он очутился перед ней на коленях; он клялся, что эти недели пролетели, как час. Чувство уныния, скука, однообразное солнце и море – все было забыто. Шенбург стал тем раем, каким он казался Ирэн. Увы, как скоро придется отсюда уехать! Несмотря на все ее старания, он никак не мог примириться с этим. Завтра опять Гамбург и вся обычная сутолока. Как странно, что мысль об отъезде всегда заставляет с особой грустью думать о покидаемых местах; лишь только тронется поезд и знакомый, надоевший пейзаж унесется вдаль, мы сразу припоминаем массу вещей, которые нам нравились, и грустим до следующей остановки. Следя за удаляющимся берегом и лесами Шенбурга, Жан мысленно говорил себе, что лучшие часы своей жизни он провел там; в то же время он сгорал от нетерпения попасть на пароход и страшно боялся опоздать. Ирэн, побледневшая, грустная, наблюдала за ним, стоя у борта. На пристани он все время нервничал и бранил швейцара – к счастью, по-французски – за то, что у одного из чемоданов развязался ремень. Ей казалось, что жизнь слишком коротка, чтобы раздражаться из-за таких пустяков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79