Если мир есть иллюзия, то иллюзией будет всякая конъюнктура и депрессия, война и мир. В этом иллюзорном мире живут и умирают люди. Да, люди умирают, но это естественно. Такова природа. Однако в таком иллюзорном мире разве найдется что-нибудь, ради чего стоило бы рисковать жизнью, а?
Рисковать жизнью ради иллюзий - не глупость ли это? А такие люди, как я, не могут работать без того, чтобы не выкладываться до конца. Нет, я не один такой! Коль скоро ты приступаешь к работе, то, не отдаваясь делу полностью, тебе ничего не сделать по-настоящему. Я так думаю. Те. кто стараются быть активными в наши дни, просто не имеют такого дела, ради которого можно было бы пожертвовать своей жизнью. Это люди с отравленной душой. Вот так Пусть уж я, старый болван... Да и лет впереди у меня не так уж много... Не сердись на меня, это просто бравада. Я - старая развалина. Ополоски. Осадок на дне чашки после неочищенного сакэ. Вторично из меня ничего не выжать. Было бы жестоко...
В обходительности Якити чувствовался запашок льстивости, словно министру предлагали взятку, под которой подразумевалось - не выгода, не слава, а то, что называется "уединением и покоем". Какая корысть была от этой взятки? Иначе говоря, затворничеству Якити даровалась высокая общественная оценка, чтобы откупиться от острых коготков скрытых под опереньем в лапах старого ястреба, негодующего на весь белый свет.
Утром пить росы из бутонов магнолий.
Вечером лакомиться опавшими лепестками
белой хризантемы.
Это были строки из классика китайской поэзии Ли Сао, любимые строки Якити, которые он собственноручно написал и поместил в рамку. Теперь это художество висит на стене в гостиной комнате. Для человека низкого происхождения это значительное достижение. Чтобы развить вкус к такому хобби, достаточно иметь врожденную эксцентричность, однако увлечение Якити каллиграфией не получило развития - утончённость редко увлекает людей из богатых семейств.
* * *
После обеда семья Сугимото была завалена работой. Якити всё время приговаривал, что в помпезном приёме нет никакой необходимости. Однако, было понятно, что если к его словам прислушаться и чего-то не сделать, то у него испортится настроение. Только Кэнсукэ тихонько сидел на втором этаже в одиночестве, уклоняясь от принудительных работ. На случай, если гости захотят вечером перекусить, Эцуко и Тиэко приготовили рисовые колобки - их лепят на День Осеннего Равноденствия. Готовые колобки положили в коробочку, не забыв ни о секретаре, ни о шофере. Чтобы задавить петуха, пригласили госпожу Окура. На ней было легкое платье из аляповатой ткани в красных узорах. Когда она отправилась в курятник, двое детей Асако бросились вслед за ней, чтобы посмотреть, что там будет.
- Вернитесь. Сколько раз я говорила вам, что детям нельзя на это смотреть! - раздался из дома голос Асако.
Она не была хорошей хозяйкой, но этот недостаток с лихвой восполняла талантом воспитания детей в традициях мелкой буржуазии. Асако всегда сердилась, когда Нобуко приносила домой дешевые книги комиксов, взятые у дочери госпожи Окура. Взамен отобранных комиксов она давала дочери английскую книжку с иллюстрациями и пояснениями. В отместку Нобуко закрашивала лица принцев и принцесс зелеными красками.
Эцуко вынула из шкафа лакированные чашечки в стиле Сюнкэй и поставила их на обеденный стол. Ожидая предсмертных криков петуха, она принялась протирать чашечки. Она протерла обеденный стол, покрывшийся испариной от ее дыхания. Янтарное лакированное покрытие прояснилось от дымки. На поверхности чашечки отразилось лицо Эцуко. Её руки машинально двигались, а сама она в это время думала о злосчастном петухе.
Курятник примыкал к задним дверям кухни. На кривых, словно колёса, ногах вкатывается г-жа Окура. После полудня солнце освещало курятник лишь наполовину; из-за этого в дальних его уголках совсем темно. В глубине едва виднелись слабые очертания мотыг и лопат. Две или три оконных рамы, уже слегка подгнивших, были прислонены к стене. Рядом стояла плетеная корзина для перевозки земли, распылитель сульфата магния для уничтожения вредителей. Женщина присела на низкий колченогий табурет и крепко зажала между толстых коленей петуха. Тут она вдруг заметила двоих детей - те наблюдали за происходящим и предвкушали интересное зрелище.
- Нельзя, нельзя сюда заходить! Ваша мама будет ругаться. Уходите! Это не для детских глаз.
Петух закричал. Куры, шнырявшие за пределами курятника. услышали крик сородича и тоже взволнованно закудахтали. Нобуко держала за руку маленького Нацуо. Они загораживали собой свет, их фигурки скрывались в тени - только глаза мерцали. Затаив дыхание, они заворожено следили за тем, как г-жа Окура, навалившись всей тяжестью на петуха, который пытался вырваться, изо всех сил схватила птицу обеими руками за шею.
Вскоре Эцуко услышала панический вопль петуха - нервный, безысходный, на последнем издыхании...
* * *
Гость не приезжал. Якити притворялся, что нисколько не утомлён ожиданием. Он старался скрыть беспокойство. Настало четыре часа пополудни. Клены отбрасывали глубокие тени. Якити нервничал - курил сигары одну за другой, что на него было совсем не похоже; потом, как ужаленный, помчался на поле, чтобы посмотреть - не направляется ли к дому Сугимото чиновничий лимузин. Эцуко вышла к воротам кладбища, где заканчивается шоссе. Она облокотилась на деревянные перила моста, посмотрела вдаль: дорога; делая плавный поворот, убегала за горизонт. С того места, где обрывалось асфальтовое покрытие автомобильной трассы, открывался прекрасный вид колосились богатые рисовые поля, готовые к уборке урожая;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56