Словно спектакли из жизни молодожёнов, эти нежные перебранки, устраиваемые от скуки Кэнсукэ и его женой в деревенской глуши и в отсутствие зрителей, были ежедневными и ежевечерними. Привыкнув к своим ролям, они неутомимо разыгрывали одно и то же - при этом у них никогда не возникало сомнения в своём амплуа. Они продолжали бы разыгрывать сцены из пьесы под названием "Влюбленные голубки" и в восьмидесятилетнем возрасте.
Эцуко молча повернулась к ним спиной и пошла к лестнице.
- Уже уходишь?
- Нужно выгулять Магги. Когда вернусь, загляну к вам ещё раз.
- Ну и выдержка у тебя! - сказала Тиэко.
* * *
Было утро. В деревне никто не работал - обычное межсезонье. Якити отправился проверить грушевый сад, Асако вместе с Нобуко (в день осеннего равноденствия школьники не учились) пошла на деревенский распределительный пункт за детским питанием, взяв с собой и Нацуо. Миё бесшумно сновала из комнаты в комнату, занимаясь уборкой. Эцуко отвязала от дерева, что росло перед входом на кухню, цепь, на которой металась Магги.
"Куда бы податься? Пойти по дороге, что ведёт в Мино, и, сделав большой круг, прогуляться до соседней деревни?", - размышляла Эцуко. Якити рассказывал, что году в тридцать пятом как-то ему пришлось идти одному по этой дороге. На протяжении всего пути, пока он не вышел на шоссе, его преследовала лиса. Однако, дорога заняла у него уйму времени - целых два часа! "Или до кладбища?.. Это слишком близко".
Магги продолжала метаться, дергая цепь, пока Эцуко не отпустила ее. Они вошли в каштановую рощу, наполненную звоном осенних цикад. Земля была усыпана солнечными бликами, из-под опавшей листвы торчали грибы сибатакэ. Здесь разрешалось собирать грибы только Эцуко и Якити. Порой он давал подзатыльник Нобуко, которая срывала для своих игр какой-нибудь грибок.
Каждый день межсезонья, наполненный вынужденным бездельем, наваливался на нее непомерной тяжестью, словно на больного, который, не зная причины заболевания, по предписанию врача должен проводить время в постели и набираться сил. Бессонница стала хронической. Чем могла она заполнить свою жизнь? Если жить, не думая о будущем, каждый день грозил превратиться в монотонную вечность. Если погрузиться в прошлое, то её жизнь вновь наполнится страданиями. Над пейзажами, над межсезоньем проплывали мерцающие пустоты. Все это было похоже на чувства выпускника, навсегда лишенного каникул. Впрочем, будучи школьницей, Эцуко не любила летние каникулы - они тяготили её, оставляя наедине с собой. Ей вменялось в обязанность самой гулять, самой открывать двери, самой наслаждаться солнцем. В школьные годы она никогда сама не надевала ни носков, ни платья. Теперь приходилось распоряжаться свободой по своему усмотрению, в своё удовольствие... Превратить городского жителя в раба праздности - что может быть крепче петли деревенского межсезонья?
При этом что-то не отпускало Эцуко. Жажда - она преследовала её, как чувство долга. Это была жажда пьяницы: чтобы подавить рвоту, он требует подать стакан воды, но боится сделать глоток, чтоб его не стошнило.
Мягкий ветерок, едва шевеливший листья каштанов и напоминающий этим вкрадчивые манеры соблазнителя, усиливал это ощущение.
Со стороны дома арендатора доносились удары топора - рубили дрова. Через месяц или два начнется обжиг древесного угля. На окраине рощи была зарыта небольшая печь, в которой Окура каждый год заготавливал для Сугимото топливо.
Магги таскала хозяйку по всей роще, и волей-неволей Эцуко оживилась: походка, томная как у беременной, обрела лёгкость. Чтобы не зацепиться подолом кимоно за пеньки, она бегала, приподняв подол.
Собака, увлечённая запахами, всё время что-то вынюхивала. Она шумно дышала, ее рёбра ходили ходуном. Они набрели на земляной холмик и остановились, приняв его за след крота. Вдруг Эцуко почуяла слабый запах пота и обернулась. Это был Сабуро. Собака прыгнула ему на грудь и принялась лизать в щёки. Одной рукой Сабуро придерживал на плече мотыгу, а другой дружески похлопывал собаку по спине, пытаясь успокоить ее. Собака не слушалась. Тогда он сказал: "Госпожа, возьмите Магги на цепь, пожалуйста!" - Эцуко очнулась и пристегнула поводок.
В эти несколько мгновений забытья она заворожено следила за мотыгой, подпрыгивающей на левом плече Сабуро, пока тот старался угомонить собаку. По лезвию мотыги, измазанному присохшей землей, бегали матово-голубые отблески лучей, просочившихся сквозь листву. "Осторожно! Ещё саданёшь меня этим остриём!" - подумала Эцуко. Отчетливо осознав грозящую ей опасность, она, к своему удивлению, ничуть не испугалась.
- На какое поле ходил? - спросила Эцуко.
Они стояли друг против друга. Если придется возвращаться вместе, Тиэко сможет увидеть их из окна своей комнаты. Поверни она обратно, и Сабуро ничего не останется, как пойти рядом. Быстро прикинув в уме это обстоятельство, Эцуко решила во время разговора не сходить с места.
- На баклажанное поле. Я хотел сначала собрать баклажаны, а потом обработать землю.
- Не лучше было бы сделать это следующей весной?
- Да, конечно, но сейчас у меня есть свободное время.
- Видимо, ты не можешь обойтись без работы ни дня.
- Да.
Эцуко пристально посмотрела на Сабуро, на его тонкую загорелую шею. Ей нравилось его трудолюбие.
Он гордился, что работает не покладая рук, что не может расстаться со своей мотыгой. Кроме того, ей нравилось, что у неё и у этого юноши есть что-то общее - их обоих тяготит межсезонье. Эцуко случайно бросила взгляд вниз - он был обут на босу ногу в рваные спортивные ботинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56