отдать долг не было никакой надежды.
Когда Эр Цянцзы бывал пьян, он даже подумывал продать кому-нибудь одного из сыновей, только охотников не находилось. Пробовал сунуться за деньгами к военному, «мужу» дочери, но тот не пожелал признать в нем тестя, а о деньгах и говорить не стал.
Сянцзы знал историю этой коляски, и ему не хотелось ее покупать. Колясок много, зачем брать эту? Она несчастливая. Ее приобрели на деньги, вырученные за дочь, а продают потому, что надо похоронить жену.
По-другому смотрела на это Хуню. Не всегда купишь такую коляску за восемьдесят юаней. Пользовались ею всего полгода, даже лак не потускнел, а фирма не какая-нибудь, а «Дэчэн», та, что в западной части города. Коляски куда хуже стоят почти столько же. Как можно упустить такой случай? После Нового года у всех туго с деньгами, и Эр Цянцзы не сможет продать коляску по более высокой цене, а деньги ему нужны позарез. Хуню сама посмотрела коляску, сама сговорилась с Эр Цянцзы о цене, сама заплатила. Сянцзы оставалось только молчать, деньги-то не его!
Сянцзы тщательно осмотрел коляску, она действительно оказалась добротной, не понравился ему только черный кузов с латунными украшениями. Именно то, что привлекло при покупке Эр Цянцзы: сочетание черного с белым. На Сянцзы же вид коляски наводил тоску: она была словно в трауре! Ему хотелось сменить верх на желтоватый, как земля, или серебряный, как луна. Хотелось, чтобы коляска имела более скромный вид. Но он не стал говорить об этом с Хуню во избежание ссоры.
Коляска привлекала всеобщее внимание, ее называли «маленькой вдовой», и от этого у Сянцзы на душе было скверно. Он не мог избавиться от грустных мыслей, потому что с утра до вечера не расставался со своей «траурной» коляской. Ему все время казалось, что вот-вот случится какое-нибудь несчастье. Особенно когда он вспоминал Эр Цянцзы и все его беды. Тогда коляска начинала казаться ему катафалком, над которым витает душа умершей. Сердце чуяло недоброе, хотя пока все шло благополучно. С каждым днем становилось все теплее. ЛюДи сменили зимнюю одежду на легкие куртки и штаны. Весна в Бэйпине короткая, а дни в эту пору года слишком длинные.
Сянцзы уходил с рассветом и, пробегав до четырех-пяти часов, чувствовал себя совершенно разбитым. Солнце стояло высоко, но возить пассажиров ему уже не хотелось. А работу бросать было жаль. В нерешительности сидел он где-нибудь в тени и лениво зевал.
Дни тянулись до бесконечности. Сянцзы уставал, и его не покидало мрачное настроение. Хуню томилась от скуки. Зимой она грелась у печки, слушала завывание ветра и утешалась тем, что на улицу лучше не выходить. А сейчас печку вынесли и поставили у стены под карнизом. Дома совершенно нечем было заняться, на дворе – грязь, вонь, ни единой травинки. Погулять не пойдешь – не на кого оставить квартиру. Отправляясь за покупками, Хуню старалась нигде не задерживаться. Как пчела, случайно залетевшая в комнату, рвалась она на волю из опостылевшего дома.
С соседками Хуню не разговаривала. Те без конца жаловались, твердили о своих заботах, сетовали на беспросветную жизнь, горевали и плакали по любому поводу. А Хуню это было неинтересно Она злилась на свою судьбу, но плакать не собиралась, наоборот, она охотно поругалась бы с кем-нибудь. Они все равно не поймут друг друга, зачем же вступать в разговоры? Пусть каждый сам занимается своими делами.
Но в середине апреля Хуню нашла себе подругу. Вернулась Сяо Фуцзы, дочь Эр Цянцзы. Ее «муж», военный, на каждом новом месте обзаводился «семьей»: за сотню-другую покупал девушку, потом дешевенькую койку, пару стульев и жил в свое удовольствие. А когда часть переводили в другой город, уходил холостым, оставляя и женщину и койку. За сто – двести юаней наслаждаться целый год, а то и полтора с новой подружкой – не так уж дорого! На прислугу – чтобы стирала, штопала, готовила – и то уйдет юаней восемь – десять в месяц. А так получаешь прислугу, с которой можно переспать, не рискуя подхватить дурную болезнь. Останешься доволен – сошьешь ей длинный халат из ситца за несколько юаней. Не угодит – заставишь голой сидеть дома, она и пикнуть не посмеет. Отправляясь в другую часть, вояка нисколько не жалел о койке и стульях, так как «жене» еще предстояло самой платить за комнату. Денег, вырученных за мебель и утварь, порою не хватало даже на это.
Сяо Фуцзы продала койку, рассчиталась с хозяйкой и вернулась домой в одном халате из пестрого ситца, с серебряными сережками в ушах
После продажи коляски у Эр Цянцзы осталось юаней двадцать – остальное ушло на уплату долга. Он все сильнее чувствовал, как тяжело в его годы остаться вдовцом Некому пожалеть, некому утешить, и он пил, а напившись, сам жалел и утешал себя как мог. В такие дни он ненавидел деньги и транжирил их вовсю. Порой мелькала мысль, что надо бы снова взяться за коляску, поставить сыновей на ноги, чтобы были опорой в старости. Он накупал всякой всячины, смотрел, как жадно они набрасываются на еду, и глаза его наполнялись слезами.
– Сиротки вы мои! – причитал он. – Несчастные детки! Я буду из последних сил работать для вас! Обо мне не заботьтесь – главное, чтобы вы были сыты! Ешьте на здоровье. А вырастете и не забудете меня – скажу спасибо!
Постепенно ушли и последние двадцать юаней.
Эр Цянцзы вновь запил, со всеми скандалил и не заботился больше о детях. Ребята перебивались как могли. Иногда удавалось раздобыть медяк-другой и купить чего-нибудь поесть. Они пристраивались к свадьбам и к похоронным процессиям, собирали медный лом, обрывки бумаги и выменивали на несколько лепешек или на фунт белых бататов, которые проглатывали вместе с кожурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70