А сейчас боялся заблудиться из-за верблюдов. В душу закралась тревога. В другое время он мог бы определить направление по звездам, но теперь даже звездам не решался довериться. Они, казалось, еще больше взволнованы – мерцают, мечутся по небу, то сталкиваются, то разбегаются.
Сянцзы опустил голову и медленно брел вперед. Не сразу он понял, что с верблюдами следует идти по дороге, а не по горным склонам. От Мошикоу – если это Мошикоу – в Хуанцунь дорога хорошая. По ней обычно водят караваны, а главное – путь этот прямой, что рикшу особенно привлекает. Правда, укрыться негде. А вдруг опять встретятся солдаты? И вообще, кто поверит, что он хозяин каравана? Заросший и грязный, в рваном обмундировании, он даже на погонщика не похож! Скорее на дезертира. Дезертир! Схватят солдаты, еще полбеды, а попадешь в руки селян, живым закопают.
От таких мыслей Сянцзы бросило в дрожь. Верблюды мягко ступали, но каждый их шаг отдавался в ушах. Надо избавиться от этой обузы. Но он никак не мог выпустить уздечку из рук! «Ладно, – решил он, – пойду куда глаза глядят. Жив останусь – верблюды мои, помру – значит, так суждено».
Чтобы не вызывать подозрений, он подвернул штаны, снял гимнастерку, оторвал воротничок и медные пуговицы, которые еще могли бы пригодиться, и выбросил. Темнота сразу их поглотила. Гимнастерку он скатал в жгут, перебросил через плечо и связал узлом на груди. Правда, и в таком виде он не очень-то похож на погонщика верблюдов, зато хоть не примут за дезертира! Грязный и потный, он скорее напоминал возчика угля. Сянцзы тщательно обдумывал свое положение.
Ночь темная, вокруг ни души, зачем же спешить? И все же ему не терпелось поскорее покинуть эти места. Он не знал, сколько времени. А вдруг скоро рассвет?
Днем на дороге негде укрыться. Значит, надо вести себя так, чтобы не привлекать внимания. Не робеть, идти смело!
Сянцзы повеселел, будто опасность миновала и перед ним лежал Бэйпин. Во что бы то ни стало нужно побыстрее добраться до Бэйпина, не терять попусту время: и есть нечего, и за душой ни гроша. Хорошо бы сесть на верблюда – сбережешь силы, – легче голод терпеть. Но чтобы сесть на верблюда, надо заставить его опуститься на колени. А сколько времени на это уйдет! К тому же с высоты не видно, что делается под ногами. Упадет верблюд, и сам полетишь головой вниз. Нет, уж лучше пешком.
Сянцзы шел по дороге, но не знал точно, куда она ведет. Глубокая ночь, усталость многих дней, страх – все давало о себе знать. И хотя он шел медленно, вскоре почувствовал себя разбитым. Непроглядная тьма, сырой воздух, туман. И снова Сянцзы охватило смутное беспокойство.
Он не отрываясь смотрел под ноги, ему мерещились то бугры, то выбоины, но дорога была совершенно ровной. В полном отчаянии он решил идти на ощупь, глядя прямо перед собой. Казалось, тьма многих ночей сгустилась и окружила его. Сянцзы шел сквозь нее, и за ним неслышно ступали верблюды.
Постепенно Сянцзы привык к темноте, словно слился с ней, но сердце то и дело замирало. Он уже не знал, идет он или стоит, все колыхалось, расплывалось перед глазами. Вдруг что-то ему померещилось: не то какой-то предмет, не то звук. Сянцзы вздрогнул, открыл глаза. Оказывается, он спал на ходу, ничего не помня, ничего не замечая. Но вокруг все было спокойно, и он испытал облегчение. Сянцзы старался разогнать сон, собраться с мыслями. Главное – поскорее добраться до города. Когда ни о чем не думаешь, глаза слипаются… Нет, надо думать, бодрствовать! Стоит ему свалиться, и он проспит несколько дней подряд. Но о чем думать? Голова кружится, сырость пронизывает насквозь, кожа зудит, ноги ноют, во рту пересохло. Одно чувство владело им – чувство острой жалости к самому себе. Мысли путались, меркли, как гаснущая свеча в подсвечнике. Сянцзы словно плыл во мраке. Да, он еще жив, может двигаться, только не понимает, куда идет. Он будто затерялся в безбрежном море и утратил надежду на спасение. Никогда еще он не был так бесконечно одинок!
Обычно Сянцзы не тянулся к друзьям. Днем, при свете солнца, среди машин, колясок, пешеходов он не чувствовал одиночества. Но сейчас ему стало не по себе. У него не было никакого дела. Были бы верблюды упрямы, как мулы, он понукал бы их, подгонял! Но они, как нарочно, ступали неслышно, покорно. Сянцзы даже вдруг усомнился, идут ли они за ним, и вздрогнул от страха, словно эти великаны и в самом деле могли свернуть в сторону и раствориться во тьме бесшумно, как тает лед.
Доведись ему умереть, а потом ожить, он все равно не вспомнил бы, где и когда сел. Не знал, просидел несколько минут или час. Не знал, когда уснул. По всей вероятности, прежде, чем опуститься на землю: от усталости можно и стоя заснуть.
Вдруг он очнулся. С каким-то странным чувством. Будто очутился совсем в другом мире. По-прежнему было темно, но до слуха донесся крик петуха, так отчетливо, будто раздался над самым ухом. Сянцзы окончательно пробудился. «Верблюды!» – пронзила мысль. Но веревка была в руке, верблюды стояли рядом. Сянцзы успокоился. Лень было подниматься, все тело ныло, но он боялся снова заснуть. Надо все хорошенько обдумать и принять решение. Вспомнилась коляска, и он опять закричал: «По какому праву?»
Но что толку кричать? Все равно никто не услышит. Сянцзы на ощупь пересчитал верблюдов, он не знал, сколько их, – оказалось, три. Много это или мало? Он еще не решил, что с ними делать, но смутно чувствовал: от них зависит его будущее.
Он может продать верблюдов и купить коляску! Сянцзы готов был запрыгать от счастья! Такая простая мысль! Как это раньше она не пришла ему в голову!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70