Тяжелое, прежде незнакомое чувство охватило Сянцзы. В мальчике он видел свое прошлое, в старике – будущее. Привыкший беречь каждый грош, Сянцзы был рад, что купил для этих бедняг пирожки. Лишь когда они скрылись из виду, Сянцзы вернулся в чайную. Там снова шумели, смеялись. Но Сянцзы было не до веселья. Он расплатился, вышел, подвез коляску к кинотеатру и стал дожидаться господина Цао.
Ночь выдалась холодная. Ветра не чувствовалось, но в воздухе кружилась пыль, заслоняя звезды, – видимо, где-то высоко гулял бешеный ветер. Земля потрескалась от мороза и словно поседела, дорога стала твердой и неровной. Сянцзы, постояв у кино, замерз, но возвращаться в чайную не хотелось. Он думал о своей жизни. Старик с мальчиком разбили его самую заветную мечту – ведь у них была своя коляска, а что толку? С самого первого дня, как только Сянцзы стал рикшей, он мечтал приобрести коляску и ради этого до сих пор мыкался целыми днями. Потому он и не хотел сходиться с Хуню, что рассчитывал купить коляску, собрать деньжат и взять в жены достойную девушку. Но вот он видел Сяо Маэра. Разве не ждет его будущего сына такая же участь? Может, напрасно он пренебрегает Хуню? Если нет выхода из этого заколдованного круга, не все ли равно, кто станет его женой? К тому же у Хуню несколько колясок, почему же не попользоваться даровым счастьем? Он ничуть не лучше других, так что нечего привередничать. Хуню так Хуню! Какая разница!
В кино окончился сеанс. Сянцзы быстро поставил на место банку с карбидом и зажег фонарь. Сбросил ватник, остался в легкой курточке. Ему хотелось стрелой пролететь весь путь до дома и на бегу забыть обо всем. Разобьется насмерть – тоже не беда!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Стоило Сянцзы вспомнить о старике и его внуке, как пропадала всякая охота думать о будущем, мечтать. Надо жить сегодняшним днем, щадить себя. Зачем стремиться к невозможному? Бедняк все равно умрет с голоду, если не в молодости, так на старости лет! Куда ни кинь – всюду клин! Он наконец понял это. Пока молод, силен и трудишься из последних сил, ты вроде человек. И глупо отказывать себе в удовольствиях. Уйдут годы – не вернешь!
Даже мысли о Хуню отошли теперь на второй план. Но стоило взглянуть на копилку, и Сянцзы думал: нет, нельзя поступать легкомысленно! Нельзя! На покупку коляски не хватает всего нескольких десятков юаней. Грех бросать на ветер деньги, доставшиеся с таким трудом. Надо идти своей дорогой! Но как быть с Хуню? Выхода нет. И он с тоской вспоминал о двадцать седьмом числе. И тогда, охваченный отчаянием, сжимал копилку и шептал: «Будь что будет, а деньги эти мои! С ними мне ничего не страшно. Станет невмоготу, плюну на все и сбегу. Лишь бы денежки были!»
На улицах становилось все оживленнее, сновали разносчики, со всех сторон неслось: «Сладости! Покупайте сладости!»
Но у Сянцзы теперь не было ни малейшего желания праздновать Новый год. Чем оживленнее выглядели улицы, тем тревожнее становилось на душе. Роковой день приближался! Глаза у Сянцзы ввалились, резче обозначился шрам на щеке. На улицах давка, под ногами скользко, надо быть осторожным, а тут отвлекают всякие тревожные мысли, Сянцзы чувствовал, что теряет уверенность. Он стал забывчивым, рассеянным, вдруг ни с того ни с сего пугался. Все тело чесалось, как это бывает у детей в летнюю пору.
Во второй половине того дня, когда все совершают жертвоприношения духам и предкам, с востока подул сильный ветер. Небо заволокло тучами, и неожиданно потеплело. К вечеру ветер утих, редкими хлопьями повалил снег.
Торговцы заволновались. Потеплело! Снег! Придется посыпать сладости сахарной пудрой, чтобы не слиплись. Вскоре снег повалил сильнее, и вмиг вся земля побелела. После семи часов вечера начались жертвоприношения. Всюду курились благовония, взрывались хлопушки; снегопад придавал празднику особую таинственность. Пешеходы и пассажиры на колясках заволновались: все торопились домой, чтобы принести жертвы предкам, но земля была мокрая, скользкая, и рикши не решались быстро бежать. Торговцы спешили распродать праздничные угощения. Их выкрики оглушали прохожих.
Было около девяти вечера, когда Сянцзы вез господина Цао из западной части города. Проехали Сиданьпайлоу, самый оживленный район, и повернули на Чанъаньцзе.
Здесь было«спокойнее. Припорошенные снегом тротуары сверкали при свете фонарей.
Неожиданно вынырнула машина, фары осветили дорогу, и падающие снежинки стали похожи на золотистый песок. Дорога перед Синьхуамэнем, и без того широкая, от снега казалась еще шире. Она поражала простором и белизной, вызывая чувство безотчетной радости. Дома в районе Чанъаньпайлоу, ворота Синьхуамэнь с лепными карнизами, Красная стена, величественные колонны – все оделось в белый наряд. Освещенные фонарями памятники молчаливо стояли, олицетворяя собой величие древней столицы. Казалось, Бейпин вымер, остались только дворец да сосны, безмолвные под снежным покровом.
Но у Сянцзы не было времени любоваться пейзажем. Глядя на снежную, сверкающую словно яшма дорогу, расстилавшуюся перед ним, он думал лишь о том, как бы скорее попасть домой. За ровной, белой, безлюдной улицей ему чудились ворота господского дома. Однако быстро бежать он не мог. Снег был неглубокий, но прилипал к подошвам, и стряхнуть его было невозможно. Тяжелые хлопья летели в лицо, слепили, плотным слоем легли Сянцзы на плечи, и вскоре одежда его промокла насквозь.
В этом районе было не так оживленно, лишь издалека доносились взрывы хлопушек и высоко в небе рассыпались разноцветные огни. А потом становилось еще темнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70