Когда тебе предстоит перелет из Москвы в Вашингтон, то качество этого перелета очень актуально. Потому что это не просто сесть в поезд и доехать до Воронежа. Похожий на ливерную колбасу механизм поднимет тебя на высоту до десяти тысяч метров над уровнем моря и потащит через города и страны. Я никогда не летала на самолетах. Никогда не путешествовала за рубеж, ограничиваясь маминым огородом и крымскими пляжами. Я запаниковала еще в аэропорту.
– Деточка, позвони мне сразу, как только вы приземлитесь! – плакала и прижимала меня к себе около таможни мама. Люди с чемоданами облепили нас со всех сторон. Лайон посадил меня на тележку поверх вещей и принялся под одобрительные взгляды мамы и завистливые взгляды провожающих молодых женщин поить меня кофе из автомата. Он был сама нежность.
– Я позвоню, мама. Сразу. Ты записала наш адрес? И телефоны? А то вдруг я не дозвонюсь! – причитала я.
– All is fine, – поминутно заверял нас Лайон, высматривая на стенде наш рейс. Наконец объявили начало регистрации и мы покатили за полосу отчуждения. Я так и сидела на тележке и глазами намертво вцепилась в маму. Стеклянные двери отделили меня от нее, меня от России, меня от Полянского, от себя, от всего, что было мне дорого в жизни…
– Вы летите рейсом до Нью-Иорка? – спросила меня вышколенная девушка с прибитой к щекам улыбкой.
– No, we flying up to the Paris, – протянул ей билеты Лайон. Я сползла с чемодана и встала рядом с ним. В условиях совершенно незнакомого пейзажа я вдруг захотела прилепиться к нему липкой лентой, чтоб он меня ненароком не потерял по дороге.
– Можно попросить ваши паспорта?
– Конечно, – кивнула я и пощупала взглядом пачку документов в руках супруга. Как странно, что этот совершенно неизвестный мне солидный (потому что в плаще) иностранец – мой супруг.
– Все в порядке. Ваш рейс до Вашингтона с пересадкой в Париже. После регистрации пройдите к самолету по коридору С. Счастливого пути.
– А досмотр? – возмутилась я. В фильмах показывали, что таможенники перетряхивают багаж, иногда даже раздевают догола. А у нас только проверили паспорта.
– Все в порядке, – улыбнулась моей панике девушка в форме. – Впервые за границу.
– Ага, – сглотнула слюну я. Лайон вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула, что уже могу идти, и через пятнадцать минут мы располагались в мягких креслах аэробуса компании Люфтганза.
– Ты счастлива? – в который раз потребовал ответа Лайон. Я кивнула. Гул двигателей показался мне с непривычки ужасно громким. Я залепляла уши руками и принималась с неистовством сосать барбариски, которые мне сунула в карман всезнающая мама. Не успела я хоть как-то привыкнуть к ощущению невообразимой высоты и скорости, как нас пристегнули к креслам снова и бросили на французскую землю, где долго, около трех часов болтали по коридорам, запутавшись, то ли нас надо пересадить на полосу GS, то ли S-G.
– Devils frights! – ворчал Лайон. Я не понимала, что он говорит и и поэтому все время переспрашивала. Тогда он принялся раздражаться на меня. Я обиделась и чуть не расплакалась посреди парижского аэропорта.
– I’m sorry, – тут же раскаялся и принялся обнимать меня Лайон. Он снизошел до моих проблем, полез в разговорник и ткнул там в выражение «Отвратительное обслуживание». Я утерла нос и стала уговаривать себя, что у Лайона есть все основания быть сердитым и раздражаться. Однако сам факт, что он умеет раздражаться и повышать голос, был для меня сюрпризом. Совершенно неприятным сюрпризом.
– Как долго мы будем лететь? – спросила я красивого стюарда в стильной форме.
– Около двенадцати часов, – улыбнулся он. Я и сама понимала, что мой интерес несколько запоздал. И почему я, действительно, не додумалась уточнить все обстоятельства полета заранее. Вот вам и результат моей всегдашней расхлябанности. Уже в Париже я чувствовала себя дико вымотанной и усталой. А теперь оказывается, что мои муки только начались! Двенадцать часов сидеть в самолете и читать журнальчики. Которые написаны по-английски. Интересно, почему я такая дура, что не взяла с собой книжек на родном языке?
– Ты счастлива? – в очередной раз уточнил Лайон. Я сделала вид, что сплю. Он помялся, но решил не настаивать. Накрыл меня по плечи теплым пледом и принялся листать какие-то автомобильные журналы. Весь полет я провела почти в бреду. Из текста журналов я могла с интересом читать только рекламу, потому что только ее смысл я понимала почти до конца. Если мне по-настоящему удавалось уснуть, то по пробуждении меня ждал шок от английской речи, обступившей мои уши со всех сторон. Сзади соседи негромко что-то обсуждали на английском. Я успевала понять разве что предлоги. Телевизор крутил бессмысленный американский боевик, но из наушников летели английские крики. Лайон устал и обращался ко мне только по-английски. Даже стюарды предоставляли только выбор из английского или французского языка.
– У меня болит голова, – пожаловалась я Лайону. Он попросил стюарда принести таблетку анальгина и возобновил чтение. Я подумала, что удивительным образом я упустила из вида самое главное, что испортит мне жизнь прямо сейчас. Отныне мне не с кем будет словом перемолвиться. А те слова, которые я смогу слышать и произносить сама, будут английскими. Я все время, двадцать четыре часа семь дней в неделю буду слушать и разговаривать на другом языке. И в контексте этого уже не так важно, хороший человек Лайон или не очень. Счастливой на английском языке я быть не умею.
Глава 4. Кто у кого в долгу?
Биологические часы – тонкий механизм, способный годами молотить, не допуская сбоев и отставаний даже на секунду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93