Я не торопила ее. Даже в полиции, когда дают показания, никто никого никогда не торопит.
– Идиотское? – переспросила я. – По-моему, если уж в нем кто-то и был, то я.
– Да, но весь офис гудел, какая ты растяпа, что не можешь ужиться с нормальным мужиком.
– Как же у нас все-таки любят перетряхнуть чужое белье, – с пониманием отозвалась я. – Судят, как будто своими глазами видели!
– А больше всех тогда смеялась Селиванова.
– Селиванова? – похолодела я.
– Ага, – многозначительно кивнула Анечка. – Селиванова. Она прямо вся ядом изошлась, что ты сама во всем виновата и заслуживаешь всяческих проблем. И что надо тебя поучить жизни. Ни в коем случае денег не высылать. Пусть ты, мол, сама решаешь, как выпутываться.
– А Римма? – нахмурилась я.
– Ну, Римма тут не причем. Она трепыхалась, конечно, но главным образом из-за того, что деньги не представляла себе где взять. А дело-то не в этом.
– А в чем? – неожиданно заволновалась я.
– Ну, ты же помнишь, что Селиванова с Полянским…
– Помню! – оборвала ее я. Еще бы я не помню, если это было самым последним и самым мощным ударом перед моим отъездом.
– Так вот. На следующее утро Селиванова пришла как в воду опущенная. Вся такая бледно-зеленая. И весь день ходила, слова не вымолвила. А потом мы узнали, что она с Полянским страшно поругалась. Он разорвал с ней отношения!
– Разорвал? А что, у них были серьезные отношения? – скривилась от боли я. Надо же! Год прошел, а мне все еще больно.
– Ну, не до такой степени, чтобы детей крестить, но он за ней часто приходил. Плотно встречались.
– И что? – решила не задерживаться на этом я.
– А то. Селиванова крепилась-крепилась, но все равно потом Лиля из нее все вытрясла. Она рыдала у нее на плече!
– Рыдала? – ахнула я. – Селиванова? Да у нее же слезные железы давно атрофировались.
– Говорю тебе, рыдала, – радовалась от своего успеха перед публикой Анечка. – И обзывала всех мужиков идиотами, которые не разбираются в людях. Я еще тогда подумала, что они поругались из-за тебя.
– Из-за меня? – ахнула я. – Какая ерунда! Почему?
– Я же помню, что между вами что-то было. А Селиванова могла тебя начать поливать грязью. То есть, сто процентов начала. Могла и при Полянском, так ей чесалось. Она ж тебя ненавидела. Еле сдерживалась.
– Не понимаю, – помрачнела я. – А за что? Я ей дороги не перебегала. Если уж на то пошло, это она у меня Илью отбила. То есть, он сам отбился. Как кафель в ванной.
– За то, что Полянский так ее и не полюбил. Ты когда уехала, она только что не плясала на костях. Все вокруг него кружила. Наслаждалась добычей. А потом началось. Он то придет, то нет. То придет и все стоит около Риммы, про тебя выспрашивает. Она аж бледнела. Она ему звонит, что-то там кричит, требует, а он трубки бросает. А после того раза и вовсе исчез. Как отрезало. Точно из-за тебя.
– Не может быть, – уперлась я.
– Почему? – заволновалась Анечка. – Они расстались на следующий же день после скандала. После твоего звонка.
– НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! – заорала я.
– Почему? – опешила Анечка.
– Да просто потому, что прошло слишком много времени. Он не так и сильно меня хотел, бросил за минуту и не обернулся. А теперь ему на меня плевать, давным-давно плевать! – я лила, лила на нее свои обиды, свою боль. Господи, я даже не представляла себе, сколько их. Передо мной прокрутилась та последняя сцена, где я стою и храню это чертово достоинство, а Илья больше не звонит, не звонит, не звонит. Кругом один Лайон без конца и края. Если Илья меня любил, я ни за что не уехала бы. Если бы он меня любил, то не стал спать с Селивановой на моих глазах. Или стал бы? Я-то стала на его глазах!
– Ну, я подумала, что просто… а вдруг это как-то тебе поможет? – растерялась Аня. Я выглядела неадекватно, что и говорить. Кто бы мог подумать, что это сочетание букв – Полянский – до сих пор разрывает мне сердце тысячей осколков.
– Этого не могло быть. Просто не могло, – мотала головой я. Не хочу даже думать об этом. Ни о чем. Доктора мне. Пусть введет меня в запой! Не могу даже представить себе Полянского, чтобы не начать рыдать.
– Я пойду? – испуганно смотрела на мою прострацию Анечка.
– Давай, – кивнула я и пошла за ней в прихожую.
– Ничего, что я вот так… тебя взволновала? – на всякий случай уточнила она.
– Да что ты! Все в порядке, – натянуто усмехнулась я. Со мной все было в полном беспорядке. Я начала рыдать сразу, как только закрыла за Анечкой дверь. Сначала давясь слезами изнутри, потом выплескивая их наружу, как прорвавшую плотину воду реки. Господи, зачем ты только создал меня на свет такой дурой! Отчего не добавил хоть каплю мозга? Я ведь люблю Полянского! Я все это время любила его! С первой минуты, как только увидела его всклокоченное, небритое лицо в коридоре нашего учреждения. С первого взгляда, с первой насмешки и навсегда. Я ни на секунду не прекращала его любить. Как же я могла уехать и не подумать, что станется с моим сердцем. Какое мне дело было до Риммы, до мамы, до Лайона, до всех денег на свете? И как, интересно, мне теперь жить? Когда-то он был рядом со мной, и я могла дотянуться руками до звезд. А теперь вокруг меня труха и чемоданы с тряпьем. И сама я набита ватой и сделана из папье-маше. Практически чучело, можно выставлять в зоологическом музее. Буду стариться, вздыхая о своей поруганной судьбе. Долгие-долгие годы вздохов, чаепитий и сериалов.
Глава 5. Врушка
Глупость – порой самый очевидный способ нарваться на неприятности, даже не заметив их. Глупый человек отличается от умного тем, что всегда уверен в собственной правоте. Умник видит пару-тройку возможных вариантов. Мудрец же – это тот, кто признает, что не понимает вообще ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93