Я обрадован. Снимки нужны, у меня задумано отснять рейс «от гудка до гудка», как говорят моряки,— от отхода до прихода в порт.
— Знаете, что в Перу не пойдем?
— Нет.
— Так вот знайте,— опять усмехается он и сознается:— Если б знал на берегу, меня бы на эту «Катунь» и арканом не затащили бы.
На берегу, в отделе кадров, действительно прошел слух, что «Катунь» могут направить в Перу, а это предполагало интересное плавание через Атлантику, через Панамский канал и далее вдоль Южной Америки по Тихому океану, знакомство с далекой страной. Я не очень верил этому слуху, потому что подтверждения от капитана Носача не получал. Но все же! А вдруг! И теперь вот Дворцов, явно расстроенный, сообщил, что всё — южноамериканской страны нам не видать.
— Думал — в Перу,— продолжает Дворцов,— потому и пошел посудомойкой. Сказали, нет мест, посудомойка только нужна. Согласился. Мне не привыкать. Я в детдоме вырос, всякую работу знаю, не белоручка, как некоторые, что с папой и мамой живут.
Он уже сидит на диванчике и рассматривает мои бумаги, разложенные на столе.
— Пишете? Я киваю.
— Обо всем писать будете? Или только о капитане? Я говорю, что обо всем: и о рейсе, и о капитане.
— Роман, повесть, очерк?
Пожимаю плечами, не знаю, мол, что получится.
— Ребята говорят: посадили нам на шею дармоеда, будем в рейсе за него вкалывать.
— Почему «посадили»? — ошарашенно переспрашиваю я. Вот уж никак не ожидал такой реакции матросов.
— Потому что на судне нет лишних людей, каждый выполняет свою работу.— И опять снисходительно усмехается, видимо, оттого, что ему приходится объяснять такие прописные истины.— В море на дядю никто не работает, в море каждый работает на себя. И заработок делят по паям.
Я пытаюсь объясниться, что, мол, выполняю работу как любой матрос, стою на руле.
— На руле стоять — семечки,—не дает мне пощады Дворцов.— Вот на промысел придем: шкерка, разгрузка, рыбцех — восемь часиков через восемь, трал выбирать. Вот работа рыбака.
— Так не пришли еще на промысел,— пытаюсь я защититься.— Придем — тогда и говорить будем.
— Тогда говорить поздно, тогда работать надо,— жестко обрывает Дворцов.— Ну, отдыхайте.
Уходит.
У меня неприятный осадок на душе. Что же это такое! Еще и на промысел не пришли, а меня уже в дармоеды зачислили!
Не знаю я еще, не ведаю, что через три года раздастся в квартире телефонный звонок и напористый бесцеремонный голос спросит: «Написали книгу?» —«Какую?» — не пойму я сразу. «О рейсе на «Катуни».— «Нет еще. А кто это спрашивает?» — «Дворцов. Вы же обещали: через три года будет готова».— «Говорил,— соглашусь я,— но не написал еще».— «Чем же вы занимаетесь?» — с начальственной раздраженностью спросит Дворцов. И я не найдусь, что ответить. Сошлюсь на болезнь, которая действительно обострится после моря. Да и просто другие дела отвлекут от книги. И окажется, что за три года после рейса на «Катуни» Дворцов вырос до помощника рыбмастера, а я вот...
Нет, никак не ожидал, что для команды я — дармоед! Гоню от себя эту мысль. Бог с ними — мало ли кто что скажет! «На каждый роток не накинешь платок».
Вглядываюсь в иллюминатор. Мутно-зеленое бескрайнее море тоскливо. Горизонт в сизой дымке. Прямо под иллюминатором шипит разрезаемая «Катунью» волна.
Пойти в столовую, что ли, кино посмотреть? Там что-нибудь крутят, какую-нибудь комедию. Матросы, свободные от вахт на переходе в район промысла, бьются в «козла», смотрят кино, читают книги. Многие еще палец о палец не ударили, а я вот дармоедом оказался. Ну испортил мне настроение Дворцов! А я-то думал, что все неприятности остались на берегу.
Взгляд мой опять упал на картинку из «Огонька», на того буденовца в картузе со сломанным козырьком, что приподнялся на локтях и всматривается в меня, оттуда, издалека, будто хочет узнать: как мы тут?
— Вот так-то! — вслух говорю ему.— А ты думал как?
Иду смотреть комедию.
ПЕРВЫЕ ТРАЛЫ
Еще за сутки до прихода в район промысла радио не замолкало, и все в рубке прислушивались к переговорам наших судов. Из разговоров капитанов в эфире ясно — обстановка на промысле не радужная. Рыбы мало, ее надо искать, за ней надо гоняться. И теперь все зависит от капитана, от его умения, опыта, знаний.
Носач не отходил от рации, внимательно вслушиваясь в доклады капитанов траулеров начальнику промысла. Стоял, хмуро курил сигарету за сигаретой.
В Ла-Манше мы впервые услышали:
— Говорят, «Катунь» идет.
— Идет,—ответил неторопливый, приглушенный расстоянием голос начальника промысла.
— Где она?
— В Ла-Манше. Завтра будет здесь.
— Писем нам не везут?
— Везем,— сказал Носач в трубку.— На «Изумруд» и «Волопас».
— О-о, Арсентий Иванович! — воскликнул кто-то радостно в эфире.— Подал голосочек. С прибытием!
— Еще ночь до прибытия,— ответил Носач.
— А чего молчишь? —спросил начальник промысла.— Подслушиваешь?
— Вникаю.
— Вникай. Обстановка тяжелая. Все в пролове,— недовольно сообщил начальник промысла.
— Понял уже.
— Куда пойдешь?
— Думаю, на южный свал. Там места знакомые.
— Ну давай. Моих видел?
— Видел.— Вокруг глаз Носача сбежались морщинки.— И внука твоего видел.
— Ну и как он там?
— Горластый, в тебя,— усмехнулся Арсентий Иванович.
— Ну уж! Что я, горластый, что ли! — усомнился начальник промысла.
— Иной раз раскричишься — уши затыкай,— подал голос какой-то капитан.
— На вас не кричать, быстро на шею сядете,— пари* ровал начальник промысла.
Сразу заговорило несколько голосов;
— Поздравляем, Алексей Алексеевич!
— Нашего полку прибыло!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130