А тот на каждом углу развесил собственное изображение, изображения своей супруги Горчицы и заместителей Чеснока и Лука. Всё пропитали они своим запахом. И попробуйте, мои милые, не рыдать теперь! Глаза сами наливаются слезами. А если и найдётся такой смельчак, который осмелится улыбнуться, то Чеснок с Луком так протрут ему глаза, что он будет плакать, как на похоронах.
В результате этих преобразований все жители в мгновение ока перестали смеяться. Однако Хрену этого было мало. Он согнал всех жителей уезда и велел им высаживать вдоль дорог королевский цветок - кукушкины слёзки. Посадили. Как только цветы прижились, они тут же начали лить слезы. Все дороги раскисли, как от дождя, стали солёными. Высохли деревья, трава пожухла, а со временем всё побелело, покрылось солью. Помидоры и огурцы засолились от собственных слез. Вот к чему привело появление ворона!
- Ерунда! От такой болезни можно излечить в два счёта, - махнул рукой Жёлудь. - Прогоните Хрена со всей его свитой, выкопайте кукушкины слёзки-и конец!
- Что вы! Этого ни в коем случае нельзя делать! Тут же все снова начнут хохотать.
- И пускай смеются на здоровье.
- А кто будет работать, кто будет подати платить?
- А много ли они работают, проливая слезы? - возразил Горошек.
- Пока плачут, они ещё побаиваются Хрена, а когда смеются, хоть из пушек стреляй: никого не боятся. К тому же на солёного легче давить, чем на свежего.
- Ничего не понимаю! - возмутился Горох. - И смеяться плохо, и плакать нехорошо. Так что же делать, если мне смешно или что-нибудь болит?
- Прежде всего надо оглядеться, нравится ли твой плач или смех старосте, а тогда уже смеяться или плакать. Моя цель - воздержанность. Я двадцать лет не плачу и не смеюсь и уже две недели не вижу дурных снов.
- Ничего, ещё недельку пободрствуешь и протянешь ноги, тогда уж действительно никто тебе не перебежит дорогу, - утешил воздержанную Картофелину Жёлудь. - А мы с приятелем всё-таки поспим, пускай нам даже приснится ещё пара таких старых картофелин. Тут прохладно и комары не кусают.
Друзья отгородились от заскорузлой Картофелины соломой и стали укладываться, но суеверная старуха снова подняла их:
- Что же вы легли головами к двери? Это очень дурная примета. А вы подумали, что скажет Хрен?
- Слушай, Картофелина, это ружьё заряжено зубом чёрного кота, которого чёрный ворон притащил тёмной ночью. Берегись, потому что на этот раз я нажму курок безымянным пальцем!
Картофелина умолкла. Она склонилась над какой-то книгой, дабы выяснить, что означают все эти приметы. А приятели так сладко уснули, что и во сне улыбались друг другу.
РЕДИС-ОБОРОТЕНЬ
На другой день с самого утра друзей разбудил визгливый голос. По всему подземелью, размахивая кулаками, бегал краснощёкий Редис и на чём свет стоит ругал Картофелину:
- Суеверная дура! Шелуха картофельная! Почему ты разрешила этим грязным чужеземцам дрыхнуть в святая святых нашего города?! Это - кощунство!
Тут он увидел проснувшихся друзей, подбежал, согнулся в поклоне, улыбнулся, выпрямился, словно аршин проглотил, ещё раз поклонился и, протянув к ним руки, стал извиняться:
- Прошу прощения, произошло недоразумение! Знаете, блюстители порядка... Им бы только схватить, а кого - не смотрят. Такие - дай им волю! - и самого Хрена под арест посадят. Ещё раз прошу великодушно извинить нас. Будем знакомы: собрат по перу, корреспондент местной газеты "Смех Сквозь Слезы" Редис.
- Здравствуй, если не шутишь, - ответил Горох. - Только никто нас сюда не гнал: путешественники везде в первую очередь знакомятся с музеями.
- Да, музей у нас прекрасный, но вот заведующая Картофелина такая нудная, что не приведи господь.
- Почему? - возразил Бегунок.- Она очень интересно рассказывала. И ещё показала нам занятные картинки.
- Да, наша Картофелина хоть куда, но музей - не дай бог!
Жёлудь встал, потянулся, не обращая внимания на Редиса, а потом, взвешивая каждое слово, громко сказал приятелю:
- Он, наверное, пришёл арестовать нас, чтобы познакомить с превесёленьким будущим Весе-линска.
Редис согнулся в три погибели и ударился лбом об пол.
- И да и нет,- ответил он.- Я получил приказ вывести вас из этого затхлого погреба, который первая противница котов нашего города Картофелина столь торжественно именует музеем.
- Вам не удастся заставить меня ни плакать, ни смеяться! - гордо отрезала Картофелина.
Поев и отдохнув, путешественники вышли осмотреть город. Вокруг всё белело, как зимой. Названий улиц не было видно, но Редис знал их наизусть.
- Это улица Рыданий, это Взахлёбный переулок, - объяснял он. - Это аллея Тихого ужаса, это большой Проспект грусти, а там Набережная слез...
При встрече с горожанами Редис чихал, морщился, тёр глаза, но слезы почему-то не бежали у него из глаз. Он не был помят, как другие, и отличался завидным румянцем. Такой круглый, такой красивый, словно только что снятая с ёлки новогодняя игрушка. Жёлудь не выдержал и спросил его:
- Послушай, приятель, ведь ты румяный и, стало быть, все тебя здесь очень любят - так что же ты не плачешь?
- В самом деле, почему ты не плачешь? - заинтересовался и Бегунок.
- Милый друг, - ответил ему Редис, - когда-то я плакал больше всех и выплакал все слезы.- И тут же, нагнувшись к Жёлудю, шепнул ему на ухо: - Как собрату по перу скажу: я плачу только тогда, когда мне не платят.
- А как было при Арбузе? - спросил Жёлудь.
- Действительно, как же было при Арбузе? - повторил Горох.
- Тогда я написал в своей газете, что первым высмеял весь смех, - ответил Редис Жёлудю и тут же прошептал Гороху: - Какой смысл смеяться, если за это не платят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34